Док усмехнулся.
— Вынужден вас разочаровать, Егор. За границу, по крайней мере в дальнее зарубежье, наш бронепоезд не попадет ни при каких условиях.
— А чего ж так? Есть научное объяснение?
— Конечно есть. Все просто. Колея.
— Что? — не понял Егор.
— Ширина железнодорожной колеи. Наши родные тысяча пятьсот двадцать миллиметров нас же и ограничивают.
Егор недоуменно смотрел на дока.
— Российская, или, как ее еще называют, русская, колея не соответствуют зарубежным стандартам, — пояснил тот. — Такая колея используется только в России, странах СНГ, Прибалтики, ну и еще в Монголии. Все.
— И что с того? — Егор не до конца уловил смысл сказанного.
— Судя по всему, с появлением телепортационных аномалий наша железнодорожная сеть образовала некую особую замкнутую систему, что, вероятно, и позволяет экспедиционным составам возвращаться в пункт отбытия.
— Такое случилось, потому что Блуждающую Дыру проковыряли именно на нашей железке?
— Возможно, — пожал плечами док. — Даже скорее всего. Но точного ответа на этот вопрос вам сейчас никто не даст. Скажу только, что бронепоезда, попадающие в Перенос, могут оказаться в любой точке бывшего Советского Союза, но не за его пределами. Ну, если не считать упомянутую уже мною Монголию. Даже на финляндскую железную дорогу, колея которой шире нашей всего-то на четыре миллиметра, ни один состав, насколько мне известно, пока не забрасывало. Такой вот парадокс. На свои узкоколейки мы, кстати, через Переносы попасть тоже не можем. Впрочем, нам это только на руку: не нужно менять колесные пары.
Резкий сигнал сирены прервал их разговор. Одиночный сигнал готовности к бою…
— Экипажу занять позиции! — добавил от себя Коган по межвагонной связи.
Да что же это такое-то?! Неужели опять твари? Передохнуть не дают, сволочи…
Егор прильнул к перископу.
— Вот это да! — раздался за спиной удивленный вскрик Марины, уткнувшейся в свои мониторы.
Нет, твари тут были ни при чем. Территорию, на которую они въезжали, контролировали не интродукты.
Людей пока видно не было, но явное присутствие человека в этих местах выдавали небольшие возделанные огородики и целые поля вбитых в землю кольев, арматур, обрезков труб и металлических ежей.
Заграждения тянулись вдоль путей и торчали даже из железнодорожной насыпи. Острия импровизированных рогатин были усеяны крупными зазубринами. На деревянных кольях роль зазубрин выполняли грубо, на скорую руку заостренные сучки и вколоченные под углом гвозди. К арматуринам в несколько рядов были приварены целые «зонтики» из листовой стали. Эти металлические «елочки» выглядели особенно сюрреалистически.
Между шпал тоже торчали короткие шипы. Они стояли часто, но едва выступали над рельсами. Пока движению поезда эти колючки не особо мешали. До колесных осей они не доставали и разве что сдирали с днищ вагонов застывшие комья слизи.
В колья были превращены даже заостренные пни и молодые деревца, росшие у дороги. Валявшиеся тут и там тяжелые стволы, похожие на перевернутые бороны, угрожающе щетинились растопыренными обрубками веток.
Колья и колышки были самых разных размеров — по колено, по пояс, по грудь человеку. Сплошная засека, одним словом. Между рогатками и завалами сучковатых бревен вились путаные мотки колючей проволоки и ржавой егозы.
Правда, вот острия и наконечники… Какие-то все они были гипертрофированно увеличенные. Грубо, на скорую руку заточены и заострены. И при этом слишком широки, с чрезмерно растопыренными крючьями-зацепами. Такими твердую шкуру не проткнуть. Зато они легко продырявят тяжелую, мягкую и податливую плоть, которая сама наваливается сверху. Например, плоть слизней. И продырявят, и изорвут, и удержат тварей от дальнейшего продвижения.
Ну да, так и есть… Именно против слизней и использовались эти «минные поля». Егор начал замечать на заграждениях и на колючей проволоке куски усохшей, почерневшей органики. А вон и целый слизняк, насаженный на несколько кольев сразу. Потемневшая горбатая спина высится над травой, будто огромный валун. А вон еще один — напоролся на «борону», да так и не сумел соскочить с крючка. И там вон тоже — третий, под самой насыпью, проткнутый насквозь тремя выдранными из земли арматурными «елочками» и обмотанный спиралями егозы, как новогодняя елка гирляндами.
И еще один. И еще…
Интродукты лежали неподвижно, свернувшись в кольцо, словно мертвые гусеницы, или всем телом распластавшись по земле. Твари были мертвы, их тела больше не блестели от слизи.
Даже если болотные слизняки в самом деле не чувствуют боли, даже если они не расстраиваются по поводу отстреленных кусков плоти и даже если совсем не боятся огня, продраться сквозь такой заслон твари все же были не в состоянии.
Впереди, за заградительными рогатками и растянутой между ними колючкой, показался сплошной частокол в три — один выше другого — ряда. Причем последний ряд высок настолько, что через него сложно было заглянуть даже при помощи выдвижного перископа. Егор настроил оптику на максимальное приближение.
Так-так-так… Диковинное сооружение, возведенное из дерева, металла и бетона, выполняло, по всей видимости, ту же функцию, что и торчавшие повсюду колья. Заостренные бревна частокола были обиты гвоздями от верха до самой земли. Врытые в землю трубы щетинились приваренными крючьями. Даже к толстым бетонным сваям, поддерживающим всю конструкцию, были примотаны проволокой загнутые книзу шипы. Тоже типа зазубрины…
Это жалкое подобие Форпостовской Стенки явно должно было защищать от болотных тварей. Такую тройную преграду никакой слизень не перелезет и не перепрыгнет. Скорее уж насадится на нее вмертвую. Впрочем, фортификация могла остановить и людей. По крайней мере, в частоколе имелись узкие, плотно закрытые изнутри стрелковые бойницы. А ведь по слизнякам, как уже понял Егор, стрелять бессмысленно.
Частокол длиннющим вытянутым полукругом огораживал небольшую станцию с переходным мостом посередке и часть примыкавших к станции путей. За защитной оградой вплотную к железке жались невысокие хибарки и навесы. То ли склады, то ли сараи, то ли жилые помещения. Понять было трудно: из-за частокола торчали только покатые и плоские крыши. На мосту высилась этакая крытая «голубятня», обложенная пухлыми мешками. Наблюдательный пункт или пулеметное гнездо.
Ближайшие подступы к частоколу были зачем-то засыпаны песком, золой, угольной пылью, щебенкой, кирпичным крошевом и мелким, перемолотым мусором. И нигде не видать ни одной живой души. Вероятно, аборигены успели попрятаться за своей оградой.
Но место-то, вне всякого сомнения, обжитое! Вон и дымок над крышами вьется.
Для Егора это оказалось полной неожиданностью: он и предположить не мог, что в провинции, захлестнутой нашествием интродуктов, может теплиться более-менее организованная жизнь. А вот теплилась же…