Комната, ставшая их временным убежищем, раньше принадлежала то ли монтерам, то ли сантехникам. Настоящим сантехникам, не имеющим со встреченным нашими героями монстром ничего общего, кроме униформы. Большую часть комнатушки занимала простецкая мебель: стол, вместо скатерти застеленный пожелтевшей газетой, вдоль стен — две широкие лавки, сооруженные из обмотанных ветошью досок, уложенных на пластиковые ящики из-под пива, да пара колченогих табуретов. У самой двери, прислонившись к стене, по стойке смирно стояли металлические шкафчики для личных вещей. На то, чтобы завалить ими дверь, ушли последние силы. Когда Воронцов представлял, как утром будет разгребать созданный собственными руками завал, у него пропадало желание просыпаться.
Как он попал сюда, Гера помнил слабо. В памяти сохранился лишь короткий, но стремительный рывок сквозь кромешную тьму, где вся надежда была на узкую девичью ладошку, крепко сжимавшую его руку. Под ногами разлетался брызгами подземный ручей. На лицо иногда липла невесомая паутина. Изредка подошва кед вляпывалась во что-то живое, злобным писком провожающее неуклюжего человека. Иногда из далекого далека доносился раскатистый рев попавшего в ловушку дэва. А потом был скрип открываемой двери, грохот листов оцинковки под ногами, сдавленное чертыхание, скрип вкручиваемой лампочки и больно резанувший по глазам свет. Долгожданный, почти забытый свет обычной «тридцативаттки», покрытой слоем пыли. Гера словно увидел солнце.
Вот тогда-то он впервые по-настоящему ужаснулся всему, что произошло с ним в промежутке где-то между полуднем и полночью. Весь кошмар ситуации, в которую он угодил, вся ее нереальность и нелепость обрушились на Воронцова разом, выбивая опору из-под ног, заставляя беспомощно опуститься прямо на грязный, никогда не водивший знакомства со шваброй пол. Рядом порхала Лиля, ставшая вдруг заботливой, как медсестры из старых советских кинолент. Подставив Герке плечо, она осторожно транспортировала его на ближайшую лавку-топчан.
— О, как тебя накрыло-то, — укутывая зябко дрожащего юношу какой-то пыльной, но теплой робой, участливо бормотала она. — Ты не бойся, оно отпустит. Я тебе зуб даю, отпустит. Это сейчас все беспросветным кажется, а потом привыкаешь. Быстро привыкаешь. У меня разок тоже такой приход случился, так я дня три ревела, остановиться не могла, так себя жалко было! Так что, если чего — не стесняйся…
Положение было таким, что действительно — впору разрыдаться. Но сегодня, пройдя через множество опасных ситуаций, Воронцов обрел какой-то новый взгляд на вещи и события: скупой, деловитый и целесообразный. И этот обновленный взгляд подсказывал ему, что слезы и жалость к себе в нынешней ситуации — непозволительная роскошь. Они никак не помогут ему выжить.
— Родителям позвонить надо, — отрешенно подумал он вслух. — Волнуются, наверное…
— Не волнуются, — уверенности в Лилином голосе хватило бы на десяток фактов. — О них уже позаботились. Да не в том смысле, — увидев, как вскинулся Герка, поспешно добавила она. — Сейчас они, скорее всего, думают, что ты где-нибудь у бабушки или в летнем лагере. Или, если крутой сборщик работал, вообще не помнят, что ты у них есть. Так что не волнуйся, никто тебя не хватится.
— Спасибо, очень обнадеживающе, — почти унявшаяся дрожь напоследок тряхнула Воронцова с новой силой.
От собранного Лилей позднего ужина остались смутные воспоминания. Кажется, он, пребывая в прострации, давился черствыми крекерами, запивая их выдохшейся теплой минералкой. Безучастно проглотив свою порцию, Гера даже не удивился, когда Лиля с ловкостью фокусника спрятала остатки трапезы в собственную тень на стене. Пластиковая бутылка и полупустой пакет с крекерами исчезли в ее силуэте, словно их втерли в бетон. Покончив с едой, Лиля отодвинула стол, подтаскивая свободную скамью к той, на которой, поджав ноги, сидел Герка. Составленные вплотную самодельные скамейки образовали один довольно широкий лежак.
— Вот так! — Девушка довольно отряхнула ладони друг о друга. — Здесь по ночам холодно, а роба одна, так что спать вместе будем. — Наклонившись, она заглянула в Геркины глаза, с максимальной строгостью сказав: — Только чтобы никаких глупостей, понял?
Воронцов кивнул. Удостоверившись, что ее слова поняты верно, Лиля тоже кивнула. Плюхнувшись на импровизированную кровать, привычным движением зацепила носком одного кеда пятку другого, стягивая обувь вместе с носками. С блаженным стоном развела в стороны пальцы на ногах, давая отдых ступне. После чего завалилась на свою сторону, с наслаждением хрустнув позвоночником.
— Рекомендую, — она кивнула на промокшие Геркины ноги. — Просушись, а то в этих катакомбах пневмонию подцепить — раз плюнуть.
Послушно скинув обувь, юноша осторожно улегся рядом. Воронцов замялся, не зная, как предложить Лиле половину робы, но та быстро пресекла его этические мучения, самостоятельно прижавшись к нему спиной. Синхронно засунув левые руки под головы, наши беглецы лежали так довольно долго, прежде чем Герка начал расспрашивать Лилю о произошедшем. О сборщиках удачи, о ценных артефактах, о смертельно опасных людях… и нелюдях.
— Скажи… — Герка даже приподнялся на локте, — скажи, это он Женьку Косюка… ну… того?
— Кого? — не поняла Лиля. — А… Кто-то из друзей твоих?
Забыв, что девушка его не видит, Воронцов кивнул. Но, тут же спохватившись, продублировал голосом:
— Да… в детстве вместе в бомбаре играли.
— Наверное. Дэвы — твари прожорливые. Едят редко, а туша — сам видел, какая огромная. Такую попробуй прокорми. Так что да, запросто мог схарчить. После их желудков даже в помете костей не найти, подчистую переваривают.
Тон у девушки при этом был самым философским, точно она обсуждала список покупок в супермаркете, а не физиологию существа, которого еще вчера Гера смело отнес бы к разряду мифических.
— Ты, кстати, молодцом, очень грамотно себя повел. Я сразу просекла, что ты парень толковый, — зевая, пробормотала Лиля. — У дэвов мозгов — с гулькин нос. Им по тысяче лет бывает, а каждый раз наступают на одни и те же грабли. Меры не знают, страхом обожрутся, да и застрянут обязательно. Главное — на месте не стоять, двигаться. А то многие при виде такого встанут как вкопанные, и… ну ты понял, ага?
— Если ты знала, все сама знала заранее, зачем меня-то так подставила? — В голосе Геры зазвенела нотка обиды. — Хоть бы предупредила…
— Не-е-е… Не тот эффект, — авторитетно сказала Лиля. — Предупрежден — значит вооружен. Значит, меньше боишься. А чуть меньше страха, и лез бы он за тобой по всему тоннелю, пока башку не оторвал. И вдвоем на него выходить нельзя было. Я Арбоба еще лет в двенадцать бояться перестала. Он бы просто смылся и уже через полчаса притащил сюда кучу сборщиков. А так, пока он к нормальным размерам вернется, времени немало пройдет. Можно смело отдыхать. До утра — точно.
— Арбоб, это что такое?
— Это его имя. Настоящее имя. Страшная ирония. В переводе с таджикского «арбоб» значит «господин». А здесь он так, мальчик на побегушках да утилизатор трупов… Все, не доставай меня, — зевнув так, что хрустнула челюсть, попросила Лиля. — Набегалась с тобой, ноги отваливаются. Я спать хочу. И тебе советую. Завтра марафон еще покруче будет.