За спинами охранников держались незнакомцы. Их было трое. Один – длинноволосый, с непокрытой головой, в длинном черном плаще, наброшенном на плечи. Второй – обритый наголо, легко, почти по-пляжному одетый. И третий – в дымчатых очках, в строгом сером костюме с белым круглым шевроном на рукаве.

Павел насторожился.

Слишком часто стали ему встречаться эти загадочные люди в сером.

Что на этот раз им надо? Неужели и здесь, на Черной Зоне, есть люди, которые людьми не являются?

А впрочем, в охраняемом неприступном лагере им самое место.

И здесь, действительно, множество странных людей…

Снова вернулись старые страхи, о которых Павел последние дни даже не вспоминал. Представилось, что добрая половина заключенных здесь – нелюди. И новым смыслом наполнилась фраза, оброненная соседом:

«Будут отбирать людей…»

Охранники разошлись, выстроились в линию шагах в десяти от строя заключенных, нацелили автоматы на штрафников. Остановившийся Паук развернул папку, согнутым указательным пальцем поправил старомодные очки. Начальник лагеря вытер со лба пот, вздохнул тяжело, хмуро оглядел своих подопечных, спросил устало:

– Ну что, все на месте?

И старшие отрядов, поочередно на три шага выступая из общего строя, вытягиваясь под взглядами начальства и дулами автоматов, стали четко докладывать:

– В первом отряде незаконно отсутствующих нет! Старший отряда, заключенный номер тридцать шесть Ян Хельвиг!

– Во втором отряде незаконно отсутствующих нет! Старший отряда…

Выслушав доклады, начальник снова вздохнул:

– Хорошо… – Он, словно в шпаргалку, заглянул в папку, которую держал в руках его заместитель Паук. – У меня для вас добрая новость, друзья… – Начальник всегда называл заключенных «друзьями», даже когда посылал их на смерть. И все новости у него всегда оказывались добрыми. – Для выполнения особой задачи нам, – он мотнул головой в сторону одетой в гражданское троицы, – требуются смелые крепкие бойцы. Такие, как вы. Должен предупредить, что дело предстоит трудное. Но оно того стоит, поверьте мне. Тем из вас, кто покажет себя хорошо в бою, будут значительно сокращены сроки заключения. Особенно отличившиеся будут амнистированы и выйдут на свободу…

Павел вытянул шею, ловя каждое слово начальника, локтем толкнул отвлекшегося Гнутого, сказал ему:

– Слушай!

-.. А теперь я зачитаю список людей, которых мы отобрали, – объявил начальник, и забрал у очкастого заместителя папку. – Заключенный номер сто двенадцать Геллер!

– Я! – откликнулся кто-то в первом отряде.

– Заключенный номер шестьдесят пять Ферн.

– Я!

– Заключенный номер двести одиннадцать Фишер.

– Я! – отозвался толстяк Че…

Павел напряженно вслушивался в выкликаемые фамилии. Он боялся, что пропустит свою, ведь начальник мог невнятно произнести непривычную для него русскую фамилию, а номер свой Павел постоянно путал – у него всегда были проблемы с запоминанием чисел.

– … Мартин!

– Я!

– Заключенный номер триста девятнадцать…

Павел молил Бога, чтобы сейчас назвали его. Он знал, что это его шанс, быть может единственный, быть может последний. Он провел в лагере совсем немного времени, но уже не раз слышал от других заключенных о случаях, когда штрафников освобождали за проявленный в бою героизм.

«…будут значительно сокращены сроки заключения… будут амнистированы и выйдут на свободу…»

С другой стороны, он боялся. Он понимал, что задание, которое им предстоит выполнять, не обычная операция по зачистке местности. Быть может их пошлют в ад, в самое настоящее пекло.

Но он верил, что выживет.

Ведь у него была любимая девушка, сестра и мама. Он обещал им вернуться. Он только начал жить, и еще так много надо было сделать.

Он не мог умереть. Для этого он был слишком молод.

– Заключенный номер двести тридцать восемь Голованов.

– Я! – звонким голосом выкрикнул Павел, чувствуя, как срывается с места сердце.

– Заключенный номер двести тридцать девять Ягич.

– Я! – откликнулся Гнутый.

А потом на свою фамилию отозвался Шайтан. И Грек. И Рыжий. И Маркс.

И Дизель. И Черный Феликс.

Их всех отобрали.

Им всем дали шанс.

А имена и номера все звучали.

Для выполнения неизвестной боевой задачи требовались смелые крепкие бойцы.

Много бойцов.

Много…

5

Им дали на сборы один вечер и одну ночь.

Начальник объявил, что утром за ними придут. И так и не сказал, что же за дело им предстоит. Незнакомцы, одетые в гражданское, не проронили ни слова. Они просто рассматривали заключенных и слушали их голоса. Потом, вернувшись в бараки, штрафники еще долго обсуждали, кто были эти необычные посетители, и что им было нужно.

Тогда-то Павел и рассказал о серых людях с белыми кругами на рукавах. О том, как они вели себя, допрашивая его, как держались, о странных вопросах, что они задавали:

– …они представились как доктор Смит и агент Смит…

Заключенные внимательно слушали Павла, недоверчиво покачивали головами.

– Хочешь сказать, что Курт и Некко были экстеррами? – задумчиво спросил Рыжий. – Не могу в это поверить…

– Подобные истории рассказывают давно, – подключился к разговору Самурай, накачанный японец, получивший срок за дезертирство. – И о чудовищах, живущих среди нас, и о разумных экстеррах, и о людях-марионетках, управляемых пришельцами. Никогда не принимал это всерьез.

– Я тоже кое-что слышал, – сказал Грек. – Будто бы есть люди, которые давно установили с пришельцами контакт, и вовсю с ними сотрудничают. Вроде бы, целые страны есть такие. Из тех, кто не вошел в UDF.

– Эту старую байку придумали Штаты, – сказал Рыжий, – чтобы развязать себе руки…

– За такие разговоры сажают, – предупредил бригадир Дизель, не отрываясь от экрана телевизора.

– Так мы уже сидим, – усмехнувшись, сказал Рыжий. Но развивать свою мысль не стал..

Они разговаривали долго, перескакивая с темы на тему. Гадали, что за миссия им предстоит. Обсуждали, насколько реальна обещанная начальником амнистия. Сходились во мнении, что и сокращение срока – уже неплохая вещь.

– Ты особо не радуйся, – сказал бригадир Павлу. – Хочешь, я переведу тебе речь начальника на нормальный язык? Он сказал, что из возможных плохих новостей у него для нас не самая худшая. Сказал, что для выполнения смертельно опасного задания требуются люди, которых не жалко потерять. Такие как мы. Но если кто-то умудрится выжить, то ему скостят пару лет срока. А если же кто-то останется без рук или ног, превратится в паралитика или помутится рассудком, то его спишут. Отпустят на свободу.