– Все же я бы хотел оставить их при себе, – сказал он неуверенно, просительно и потянулся к своим бумагам.
– Нет, – отрезал охранник.
Шайтан, Гнутый, Маркс и Грек стояли в тесном проходе, готовые идти. Рыжий заканчивал обуваться.
Скрипнула дверь. Еще один охранник вошел в барак, огляделся. Заметил Павла, широким шагом направился к нему.
– Что тут у вас? – Лицо его было закрыто кевларовой тканью, но Павел узнал этот голос, и ему сразу сделалось легче на душе.
– Какие-то бумаги, – сказал охранник подошедшему товарищу.
– Дай погляжу… На русском… Кажется, завещание… – Колька небрежно сунул стопку листов под мышку. – Потом прочту, я знаю русский язык. А ты давай, выводи всех на улицу. Нечего им тут копиться. И без того душно.
Охранник кивнул, отошел.
– Привет, – негромко сказал Колька. – Как ты?
– Нормально. Бумаги вернешь?
– Погоди немного, сейчас Пфюнд выйдет. Туповат он немного, но исполнителен.
– Там сверху письмо. Отправишь?
– Хорошо, – Колька вытащил верхний листок, немного его помяв. Мельком глянул, убрал в карман.
– Спасибо тебе, – сказал Павел.
– Да ладно, чего уж там…
– Не знаешь, куда нас отправляют?
– Нас в известность не ставят, – Колька, быстро оглядевшись, придвинувшись ближе, вернул бумаги Павлу. Тот поспешно сунул их за пазуху. – Но слухи ходят… Ты давай на выход… – Он слегка подтолкнул товарища, пропустил его вперед себя. – Не привлекай внимания, не заставляй ждать.
– Какие слухи? – обернулся Павел.
– Безрадостные.
– Что? – Павел постарался улыбнуться. – Неужели нас ожидает ад? – Вспомнилась вдруг дыра в земле, и выползшее оттуда огромное кошмарное щупальце.
– Скорее наоборот… – угрюмый Колька конвоировал старого друга, вел его к железной лестнице, поднимающейся наверх, на поверхность. – Не ад, а небеса…
Штрафников свели на плац, выстроили в шеренгу по три, быстро пересчитали по головам, сверились со списками. Было их чуть более сотни – отдельная рота смертников. Убедившись, что все в порядке, охранники, звеня гроздьями наручников, стали готовить заключенных к воздушному путешествию.
В утренней тишине отчетливо было слышно, как по ту сторону забора посвистывают вращающиеся лопасти и сипят на холостом ходу двигатели геликоптера.
На этот раз не было никаких напутственных речей. Все, что нужно было сказать, было уже сказано. Начальник лагеря, наверное, видел последние – самые сладкие – сны, уже нисколько не заботясь о своих подопечных. Теперь заключенными распоряжался знакомый сержант, тот самый, что встречал Павла и его товарищей. На этот раз он должен был их проводить.
– Напра-во! Вперед, марш!
Колонна заключенных двинулась к воротам. Когда-то все они были военными людьми, и это чувствовалось по их выправке. Штрафники шли в ногу, держа равнение, высоко подняв голову и печатая шаг.
Они были военными, они ими и остались…
Внутренние ворота были уже открыты, когда колонна приблизилась к ним. А вот с внешними возникла заминка. Заключенные надолго застряли посреди маленького неуютного пятачка, зажатом высокими глухими стенами со всех сторон. Сержант ругался вполголоса, свирепо посматривал на нашлепки видеокамер, напоминающих ласточкины гнезда. Металические створы позади уже давно сомкнулись, а передние ворота так и стояли недвижимо. Потерявший терпение сержант шагнул с бетонной стене, подцепил пальцем неприметную крышку, откинул ее, с силой надавил черную кнопку, заорал:
– Вы там заснули, что ли? Почему не открываете, черти? Ну сколько можно, а?! Долго вас еще ждать?..
У Павла возникло ощущение дежа-вю. И оно только усилилось, когда тяжелые ворота наконец-то дрогнули, заскрежетали, заскрипели, завыли. И снова показалось, что железобетонные балки сейчас не выдержат нагрузки, выворотятся из земли, и металлические створки качнутся и плавно завалятся на головы тех, кто оказался внизу.
Но все обошлось.
Ворота устояли, а перед штрафниками открылась прямая асфальтовая дорожка, ведущая через минное поле к круглой посадочной площадке, на которой ждал свой живой груз транспортный геликоптер.
Погрузка не заняла много времени. Штрафники в организованном порядке поднялись на борт, безропотно заняли свои места, позволили сковать ноги. Сержант беседовал со старшим команды сопровождения, подсовывал бумаги для подписи, оформлял передачу.
«Мы словно рабы на галере», – подумал Павел и закрыл глаза, намереваясь доспать положенное.
Геликоптер мелко дрожал. Режущие воздух винты набирали обороты.
Чья-то рука скользнула по плечу Павла. Негромко прозвучало единственное слово на родном языке:
– Удачи.
Павел открыл глаза, увидел знакомую фигуру.
Колька уже уходил. Торопился.
Друг детства.
Колька Рывкин.
Уже в воздухе прикованный к соседнему креслу Гнутый позвал его:
– Эй, Писатель! Спишь?
– Дремлю.
– Я все хотел у тебя спросить… Ты бы его убил?
– Кого? – не понял Павел.
– Клопа. Ты бы действительно его убил?
Павел помолчал немного. Ответил:
– Иногда я действительно был готов это сделать. Когда он меня допекал. Я едва сдерживался… Но то обещание прикончить его, когда он заснет… Нет… Я бы не смог…
– А мне казалось иначе.
– Я старался. Клоп не должен был догадаться, что я блефую. Иначе бы выиграл он… Да, это была игра… Сержант Хэллер как-то сказал мне, что каждый человек носит какую-то маску, играет определенную роль. Вот и я тогда надел маску. И, кажется, сыграл убедительно. Вы все мне поверили.
– Слишком убедительно, – пробормотал Гнутый. – Я и сейчас верю.
– Нет, – Павел покачал головой. – Я не могу… Не могу убить человека…
– Но тогда, возле пещеры, ты, как и все мы, стрелял по людям. Мы вместе убили полковника и его бойцов.
– Это другое, – запротестовал Павел.
– Почему?
– Не знаю… Не могу объяснить… – Павел замолчал, пытаясь найти себе какое-то оправдание. Подумал, что у всех погибших солдат остались семьи. Мысль эта была неприятна, неуютна, неудобна. Она была страшна.
Гнутый испытующе смотрел на товарища, ждал. Потом спросил:
– А если бы Клоп был экстерром? Разумной тварью, неотличимой от прочих людей. Тогда смог бы ты его убить?
Павел взглянул на собеседника: