«Неужели он все-таки знает?» Но лезвие было тщательно очищено от крови, и когда Ежи повернул его, демонстрируя собеседнице, в начищенном металле сверкнул ее встревоженный глаз. Значит, Азат его вытащил из шеи трупа и вычистил. В новом жестоком мире хорошее холодное оружие ценилось на вес золота, будучи единственным оставшимся человечеству клыком, который можно противопоставить заново народившимся тварям. Но откуда нож у поляка? Выронил в спешке Азат? Вполне вероятно…
— Этот нож, между прочим, его наградным оружием был, он с ним никогда не расставался.
«А расскажешь своему меченому, сука, — ухо отрежу. Поняла?» — снова зашелестел в ушах леденящий кровь шепот. Почувствовав, как начинают мелко дрожать колени, Лера накрыла их ледяными ладонями и невероятным усилием собрала в кулак последние остатки самообладания. А что, если рассказать? В конце концов, не Ежи тут главный. Лодка принадлежит убежищу, и поляки тут, можно сказать, гости, так что нечего руки распускать!
— Перед тревогой лодку сильно тряхнуло, — овладев собой, но все-таки сбиваясь, продолжила девушка. — Таз с водой опрокинулся, мы оба поскользнулись на мыльной воде, вот он его, скорее всего, и выронил.
— Может быть… — Ежи задумчиво посмотрел на нож и неожиданно, крепко стиснув за ручку, с размаху всадил его в свободный от карт участок стола так, что девушка испуганно вскрикнула. — Да не трясись ты… Значит, сгинул брат. Хоть память какая-то осталась…
— Мне жаль, — только и смогла ответить Лера, глядя на этого пожилого, уставшего человека. В конце концов, он ни в чем не был виноват.
— Всем чего-то жаль, — надев очки, Ежи задумчиво зашелестел картами, словно позабыв про девушку. — Нам всегда чего-то жаль…
— А что вы делаете?
— Пытаюсь точно определить расположение швартовочных доков на базе.
— Но здесь же все на непонятных языках, — Лера с удивлением разглядывала замысловатые печатные и рукописные закорючки, в изобилии украшающие карты и планы каких-то сооружений. — Вы их понимаете?
— Да, осталось еще кой-чего в голове. Я ведь на момент войны был аспирантом Гданьского политехнического университета. Уж нас там по наукам и языкам гоняли, будь здоров!
— Школьником? — нахмурилась Лера, не поняв незнакомого слова «аспирант».
— Что-то вроде, только постарше, — тихо усмехнулся поляк. — Говорил на английском и техническом немецком, что сейчас очень помогает, хотел изучать французский. А после войны за ненадобностью стало выветриваться потихоньку. Какой толк от этой тарабарщины под землей, где новое поколение и на родном-то языке двух слов нормально связать не может?
— Я знаю, почему языки разные. Мне Савельев рассказывал про Вавилонскую башню, — Лера вспомнила разговор с метеорологом под таинственным полотном бескрайнего звездного неба.
— Башни, Ковчеги… — вздохнул поляк, и впервые за время разговора в его голосе послышалась невероятная усталость. — Легенды. Предания. Заговорили все по-разному, не договорились и выжгли планету к чертовой матери? Ерунда! Бог тут совершенно ни при чем. У нас разрушение в генах, в каждой клеточке по самую маковку сидит.
— Вы не верите в Бога?
— Ишь, лиса! — с нотой удивления усмехнулся Ежи и внимательно посмотрел на девушку поверх очков. — Годков-то хватит со мной на такие темы разговаривать? Хочешь сказать, что сама веришь?
— Не знаю… — Лера задумчиво сдвинула брови и тут же спохватилась. — Но крестик у меня есть, вот.
— Убери, такие вещи никому не показывают, — остановил полезшую под тельняшку девушку поляк. — Боюсь, для веры твоего крестика маловато будет.
— А что для нее нужно?
— Вера и нужна. Только вот тут она сидеть должна, а не на поверхности, — с этими словами Ежи ткнул себя пальцем в грудь.
— Сложно для меня это все, — виновато улыбнувшись, Лера заправила за ухо волосы.
— А в жизни вообще ничего простого не бывает. Над этими вопросами люди и поумнее нас с тобой сотнями лет бились, и все без ответов. Не дано человеку всего понять, — Ежи потянулся за графином но, не донеся руку, положил ее на стол. — Да и вера сейчас уже ничем не поможет.
— А что поможет? — девушка с затаенной надеждой посмотрела на разложенные карты и схемы. — Вирус?
— Ничего. Надежда — опасная штука, Валерия. Она может свести с ума. Уйти надо, — неожиданно сказал Ежи, задумчиво глядя в стенку каюты.
— Куда? Нас никто не звал, — растерялась девушка, повернувшись в сторону прикрытой двери.
— Остаткам человечества надо уйти, — словно объявляя приговор, твердо ответил поляк, по-прежнему не глядя на собеседницу, явно блуждая в каких-то собственных мыслях. — Освободить место для других видов, которые природе будут более благодарными детьми.
— Я вас не понимаю, — с испугом пробормотала Лера.
— Ну, хорошо, — сняв очки и долив в стакан остатки сивухи, сказал Ежи. — Поясню. Возьмем этих африканских туземцев. Разве для них что-то изменилось после ядерной войны? Как жили, так и живут. Они на протяжении тысячелетий придерживались одного образа жизни, находились в согласии с природой, не пытались ее себе подчинить: не строили электростанций, не вырубали леса, не насиловали землю нефтяными бурами. А вот мы, цивилизованные и просвещенные, всем этим грешили. Теперь природа насилует нас. Отыгрывается. Можно ли ее за это укорять? Та же тварь морская — ее ведь, по сути, мы сами создали. И кто знает, что еще на земле и в воде за последние двадцать лет народилось… Со временем эта новая жизнь вытеснит нас всех.
— Откуда?
— Отовсюду, — вздохнул поляк. — В результате те, кто не вредил природе и жил с ней в гармонии, процветают, а мы под землей от радиации гнием. Скорее всего, те чернокожие вообще не заметили, что с миром что-то произошло. Только живность стала тучнее, да у нового поколения лишний палец добавился, зато удобней копье держать. Значит, нужно радоваться и духам больше благодарственных жертв приносить!
— Но они же злые, — Лера с удивлением посмотрела на Ежи: как он может говорить такое о людях, которые чуть не скормили ее обитающему в джунглях чудовищу?
— А как бы ты себя повела, ввались кто-нибудь в твое жилище, хозяйничая и переворачивая все вверх дном?
— Выгнала бы.
— То-то и оно. Вот и они защищались, только по-своему. Знаешь, Эйнштейн — был в старину такой великий ученый — однажды пророчески сказал: «Я не знаю, каким оружием будет вестись Третья мировая война, но Четвёртая — палками и камнями». Вот все к тому и идет.
— Но мы ведь можем измениться! — с жаром воскликнула Лера. — Есть еще хорошие люди: вы, дядя Тарас, дядя Миша… Вы же искренне хотите всем помочь!
— Наивная ты, девочка, непуганая, — покачал головой Ежи. — Жила себе, подрастала в теплом и уютном гнездышке с дедом-бобылем и горя не знала. А в мире его столько еще осталось! Никаким святым не искупить! Сколько великих цивилизаций сгинуло, оставив после себя груды камней да рисунки в пустынях, которые теперь видны только птицам, или что еще там теперь летает? Любой великий народ рано или поздно вырождается — и все от собственной алчности, от жажды власти и человеческой глупости. Просто теперь наша очередь. Всем собором и отчалим.