Дежурная привратница чудесным образом исчезла; все, что осталось от сестры Челестины (монашки, приходящей в Пьету, чтобы продолжать музыкальные занятия), — это тыл ее черной сутаны, удалявшийся в глубь темного коридора. Мне отчетливо послышался звон монет в ее карманах.
Нас, разодетых в пух и прах, по очереди вынесли через выходящие на канал ворота, спустили по ступенькам и усадили в королевскую гондолу, разубранную красным бархатом и парчой. Сотни свечей озаряли ее словно бы золотистым дневным светом, хотя над la Serenissima горели яркие звезды. В прозрачном небе сиял лунный серп, и, клянусь, выглядел он так, словно его во славу короля обмакнули в расплавленное серебро.
Вначале, пока гондола скользила по Большому каналу в сторону дворца Фоскарини, вокруг царило безмолвие. Усеянное звездами зеркало водной глади едва рябило под усилиями искусных гребцов, бросавших на нас изумленно-откровенные взгляды.
Однако эта прогулка в великолепной гондоле напомнила поездку в телеге по грязному сельскому проселку, когда довелось сравнить ее с пышностью палаццо Фоскарини.
Королю вольно было пребывать в убеждении, что он путешествует инкогнито; меж тем в Венеции не осталось никого, кто бы не знал о его высоком статусе, поэтому никаких средств не жалели, дабы должным образом приветствовать высокого гостя. Когда перед нами распахнулись двери большого салона во дворце Фоскарини, ручаюсь, не у одной меня перехватило дыхание.
Ярусы люстр из муранского стекла. Потолки, высокие как небосвод, расписанные фигурами богов и богинь, подобных лицами хозяевам дома. Хитросплетенные узоры резьбы. Все вокруг украшено инкрустациями и драгоценными камнями, навощено до глянца, блистает и благоухает. Свечи обернуты пунцовым шелком, а льющееся от них яркое сияние по праву могло бы посрамить дневное светило.
Благородное общество — все, разумеется, в масках — расступилось с почтительными поклонами при появлении короля со свитой. Мы же четверо вышагивали, вздернув подбородки и стараясь выглядеть царственно и иноземно, хотя я избегала встречаться взглядом с Джульеттой — знала, что мы обе тут же прыснем со смеху. Маэстро беспрестанно вертел головой, желая прочитать на лицах впечатление толпы, и был, видимо, польщен столь явным успехом — своим и нашим.
Затем музыканты начали гавот, и король, посмеиваясь под маской, закружил в танце прокуроршу Мочениго в черном платье, украшенном перьями и бриллиантами. Она уже бывала в приюте и даже разговаривала с некоторыми из нас через решетку parlatòrio. Я не сомневалась, что она тут же распознала, кто мы такие.
Со стороны их танец выглядел так, будто король танцует с величественной и опасной хищной птицей. Ходили слухи, будто эта дама была в интимной связи с Великим Инквизитором, и я подумала, отдавал ли маэстро себе отчет в собственной дерзости, не только увезя нас тайком из ospedale, но и продемонстрировав свою неосмотрительность высшим и сильным людям города.
Музыка кончилась, король поцеловал Мочениго руку, обернулся — и тут же был представлен синьоре Катерине Кверини, гордости всей Венеции. Я, конечно, была наслышана о ее красоте и богатствах. И доныне, как в прежние времена, некоторые взрослые участницы coro пользуются покровительством знатных семейств, которые присылают им в дар продукты и вещи, приглашают пожить у себя, когда нужно оправиться от болезни, и берут их с собой в загородные поездки во время vilagiatura. [30] В таких случаях все чада и домочадцы грузятся на барки и плывут к одному из загородных имений на реке Бренте. Когда эти старшие участницы coro бывают в настроении, они потчуют нас захватывающими историями из жизни господ.
Синьора Кверини была излюбленной темой таких пересудов. Но теперь я видела, что молва явно ее недооценила: она была воплощением грациозности даже сейчас, когда стояла неподвижно. Да и все присутствующие тоже застыли на месте, подобно сонму мотыльков, замершему на мгновение, прежде чем ринуться к ярчайшему из фонарей, когда-либо виденных ими. Даже король, похоже, был ослеплен.
Ни одна пара не двинулась с места, пока они танцевали — с явным и обоюдным удовольствием.
Но вдруг случилось невероятное: клавесин внезапно подавил собой весь оркестр. Я никогда не слышала подобной игры — так быстро летали по клавишам пальцы музыканта. Все начали вглядываться, кто дерзнул затмить короля, исполнявшего столь изящный танец с синьорой Кверини. Но, как ни странно, этот поступок ничуть не рассердил ни самого монарха, ни его партнершу — они кружились все быстрее и быстрее, словно захваченные смерчем, запрокинув головы и хохоча. «Ах, вот бы испытать такое!» — мелькнула у меня мысль.
Тут я услышала, как маэстро пробормотал: «Боже правый, да это же Гендель!», а кто-то рядом с ним рассмеялся:
— Это не кто иной, как наш славный саксонец — или же сам дьявол!
И маэстро, и все вокруг обернулись на этот голос.
— Скарлатти! — изумился маэстро. — Ты ли это? Неужели все музыканты царства Божия сегодня здесь?
Но ответ Скарлатти — о, весьма остроумный! — утонул в удивленных и, я бы даже сказала, испуганных восклицаниях толпы, поскольку от синьоры Кверини во все стороны стали разлетаться жемчужины — точь-в-точь как капли воды с собаки, когда она отряхивается после купания в жаркий летний день. La Delia Кверини вначале пыталась ловить их на лету, но потом лишь развела свои прелестные руки и откинула назад голову, кружась и кружась до тех пор, пока весь жемчуг ее убора не слетел с порванных нитей и не рассыпался по полу бальной залы.
Все застыли в неподвижности, музыка смолкла. Но тут король самолично опустился на колени и принялся собирать жемчужины. Он сгреб их в горсть (при незначительной помощи других мужчин, столпившихся вокруг и незаметно подбрасывавших ногами в его сторону далеко откатившиеся шарики) и с поклоном преподнес своей даме. Несколько секунд царило ошеломленное молчание, а затем мы все разом зааплодировали столь великолепному жесту короля, отдающему дань первейшей красавице la Serenissima.
Властный голос выкрикнул из толпы:
— Скарлатти, ты обязан побить саксонца — ради чести твоих соотечественников!
Клаудия успела шепнуть мне:
— Это кардинал Оттобони из Рима!
Скарлатти поклонился и, положив руку на эфес шпаги, произнес с лукавой улыбкой:
— Ваше святейшество, вы желаете, чтобы я убил великого Генделя?
— Не шпагой, сын мой, — голыми руками!
И Оттобони воздел руки в белых кружевных манжетах, выглядывавших из-под красной тафты его мантии.
— Signóre, signóri, — пророкотал он, не снимая усыпанной рубинами маски, — сегодня здесь присутствуют два величайших клавесиниста современности. Давайте устроим им состязание и решим, кого из них короновать сегодня нашим королем!
Он низко склонился перед монархом, который, поддерживая эту шутливую затею, огляделся вокруг с невинным видом и зааплодировал вместе со всеми.