На четвертый день пути после того, как всех детей разместили на лошадях, пошел дождь. Волуптас тут же принялся орать, что его подопечные простудятся и умрут, а если дать им глотнуть тиморского пойла, могут умереть от пойла. К тому же детей нельзя поить вином, и не в последнюю очередь потому, что потом никогда не угадаешь, что они выкинут через минуту. А шатра у него нет, да и где взять шатер, чтобы поместить в него семьдесят семь человек! Но дети не жаловались, кутались в одежонку, жались к теплым лошадям и друг к другу. А в полдень, когда дождь лил почти стеной, раскисшая дорога как будто покраснела. Потом начали попадаться трупы. Брошенные, порубленные, свежие. Ночные или вчерашние.
Волуптас дал команду стоять, слез с лошади, прошелся поодаль, вернулся, окинул взглядом своих охотников, с досадой посмотрел на детей.
– Повезло, – сказал глухо. – Мертвые – свеи и воины той бабы, которой мы помогли. Ну, – он повернулся к Игнису, – ты знаешь. Может быть, и она где-то здесь валяется. Разве разыщешь?
– В чем же везение? – хрипло спросил Игнис.
– Во всем, – сплюнул Волуптас. – Ведь и мы могли попасть под войско Джофала. Судя по следам, с неделю назад тут прошло войско короля Касаду. Потом свеи. Да, – он раздраженно повернулся к расплывшейся в улыбке Вискере, – и следы я тоже умею читать! Если бы не дождь… Ладно. Еще видны следы от ободов повозок Касаду. Они уже, чем в других королевствах. Но это самые старые следы. За ними, в сторону Аббуту, прошло войско Джофала. Очень много воинов. Под сотню тысяч, если не больше. Отпечатки свейских сапог всюду. Да что я говорю, вы трупы не видите?
Волуптас кричал все громче, а его охотники молчали. Молчали и дети, которые остановились в полусотне шагов, сгрудились и пугались как будто не смерти, окружающей их, а орущего однорукого воина.
– Сколько оставалось ардуусцев в том отряде? – спросила Вискера. – Ведь тысячи три?
– Если не меньше, – вздохнул, выжал воду из усов и бороды Волуптас. – И, кажется, они не побежали. Бились. Нет, я не скажу, что каждый увел за смертный полог за собой одного свея, но тысячу или полторы Джофал потерял.
– Смотри, – прищурилась Ирис. – Там, впереди, кто-то движется.
Это были подводы. Их оказалось около десятка. На каждой сидело двое. По виду – обычные валы или нахориты. Сапоги из плохой кожи, порты, котто из дешевого сукна. Колпаки над мутными глазами. И руки, разъеденные солью. Они собирали трупы. И как будто выбирали те, что имели меньше ран. Клали их на подводы, пересыпали солью и накрывали рогожей, чтобы сверху положить еще трупы.
– Чем занимаемся?! – рявкнул Волуптас, на что послышался такой же мутный, как глаза, ответ.
– Похоронная команда короля Аббуту.
– А соль зачем? – раздраженно спросил лигурец Маллеус и приподнял рогожу на ближайшей подводе фальшионом. Под рогожей оказался зажатый в руке возчика самострел. Стрела вошла Маллеусу в горло, а стиснутая зубами возчика нахоритская дудка огласила окрестности тоскливым воем, но вой длился недолго. В минуту охотники порубили всех возниц, и у каждого нашли оружие, соль и много серебряных монет с даккскими рунами и рельефом Донасдогама.
– Вот как, – вытер окровавленный меч о рукав на обрубке руки Волуптас. – Конечно. Тут Светлая Пустошь в двух днях пути. Даже и на этом берегу Азу. Кто еще может скупать мертвечину? Только они.
– Что будем делать? – мрачно спросил данаец над телом Маллеуса.
– Скорбеть! – выругался Волуптас и пнул ногой колесо ближайшей подводы. – Сбрасывать мертвечину с телег, вытряхивать рогожи от соли, сажать детей и накрывать их сверху. Пробираемся к Азу, а потом, осторожно, по берегу, к Аббуту. И я буду не я, если не разберусь с этими торговцами тленом!
– Что ты делаешь? – спросил Игнис Ирис, которая выдернула из налучника странно изогнутый лук и ловко набросила на него тетиву. – Дождь же!
– Готовлюсь, – прошептала Ирис. – Поверь моей битой хлыстом спине. Зудит перед схваткой, как кости у стариков к перемене погоды.
Они не успели сбросить с подвод трупы. Сквозь косые струи дождя послышался стук копыт и блеснули клинки. Защищать сборщиков кровавого урожая явились безумные подданные короля Касаду. Их было не менее полусотни.
Еще вода шумела на улицах Тимора, а Аэс уже объявил построение, и несколько подвод потащили к восточной и северной переправам заранее подготовленные стволы кедров. Четыреста конников Лауруса пополнились двумя тысячами уцелевших воинов Соллерса, которым тот же Аэс приказал отдать лошадей. Войско Обстинара, сохранившее большую часть своих воинов, и войско Тимора готовились идти на помощь к Аббуту. Но ночь следовало провести в городе. Воины нуждались в отдыхе, поэтому из-за верхней стены старики и женщины вывели подводы, запряженные быками. Десятки тысяч трупов, заполнивших город, следовало убрать. Аэс приказал сбрасывать врагов в Азу, до которой по южной дороге было четыре лиги. Огромную могилу для павших воинов Тимора и Обстинара начали долбить у Лошадиной Головы. Соллерс отправился к королеве Армилле и Нитенсу, который лежал в замке, а Лаурус и дакит занялись конницей.
– Все, – потянул с головы колпак Йор, когда почти две с половиной тысячи воинов были поделены на сотни и размещены на месте недавней стоянки врага, в их же шатрах на отдых. – Как было хорошо ходить с угодником Сином. Он говорил, я делал. Что мог, конечно. Ну ничего. Скоро намолчусь. Война переломилась.
– Переломилась? – не понял Лаурус. – Здесь сгинула четверть войска северян. Но у них еще больше двухсот тысяч! Разве ты не понял за последние дни, что и венты, и анты, и особенно свеи очень хороши в бою в поле? Скольких мы потеряли на наших вылазках?
– Я с этим не спорю, – согласился Йор. – И ни с чем другим. Эта война сделала из меня болтуна. Ничего, думаю, что замолчу на ближайшие лет пять, если, конечно, переживу последующие дни. Война переломилась, но еще не закончена. Но пойми главное, парень. Всякое дело, а война – это дело, хотя и грязное и гадкое, даже когда она ведется за собственную землю, так вот всякое дело определяется его целью. А здесь, в Тиморе, войско северян лишилось цели.
– Подожди, – насторожился Лаурус. – Не хочешь ли ты сказать, что разоренные города и убитые люди – все это было только прогулкой? Кровавой прогулкой без цели и смысла?
– Нет, – покачал головой Йор. – Цель была, хотя нам она неведома. Но теперь ее нет, конечно, если не считать целью затопление Азу северными воинами, смертельно захмелевшими от пролитой ими крови. Но у них нет той цели, которая наполняет войну смыслом. Пусть и ужасным смыслом. Пусть у северян еще двести тысяч воинов. Или даже больше. На что они могут рассчитывать? Взять Аббуту – легко. Я думаю, что, если у Адамаса есть хотя бы немного разума, он оставит город. Аббуту обречен, и он не стоит ни капли крови. Что принесет взятие Аббуту северянам? Добычу? Нет. Рабов? Нет. Радость победы? Какая же это радость, если на высоком берегу напротив стоит непотрепанное войско Ардууса? Какая же эта радость, если идти больше некуда? Это у тех, кто защищается, всегда остается смысл. А у нападающих впереди должна быть вершина! Не яма, понимаешь, а вершина! Даже если предположить, что они перейдут на левый берег Азу и разобьют, пусть и потеряв еще сто тысяч, войско Ардууса, что они будут делать потом? Им никогда не взять Бэдгалдингир и Ардуус. На окраинах Светлой Пустоши добычи нет. Кирум – это тот же Аббуту. Все его жители уйдут за реку. А там и остатки северян будут разбиты. Самсум и Эбаббар для этих воинов неприступны. Они, конечно, могут обойти Самсум и взять Туршу или даже Тир, но это попытки отыскать отмель на середине большой лужи дерьма.