Так я внушала себе, и наконец это случилось!
Ричард каждый день теперь уходит из дому, куда — не говорит. У него денег нет и не будет, пока он не привезет адвоката: мне кажется, он просто целыми днями слоняется по пыльным улицам или отсиживается в парке; видно, так же, как и я, задыхается в тесной и душной кухне в Боро. И вот в один прекрасный день он уходит, как обычно, но через час возвращается. В доме на сей раз тихо: мистера Иббза и Джона нет, а Неженка дремлет, сидя на стуле. Миссис Саксби впускает его в кухню, он снимает шляпу и целует ее в щечку. Лицо его пылает, глаза горят.
— Ну, что бы вы думали? — говорит он.
— Дорогой мой, я прямо не знаю! Неужели все ваши лошади выиграли?
— Лучше, — говорит он. И, обернувшись ко мне: — Мод? А вы как думаете? Ну-ка, идите сюда, на свет. И нечего дуться — вы сейчас такое услышите! Это ведь в первую очередь касается вас.
Схватив мое кресло, он пытается придвинуть его ближе к столу. Я упираюсь.
— Касается меня, говорите? Интересно, как?! — Я сердита, потому что думала о своей несчастной судьбе, а он меня отвлек.
— Сейчас узнаете. Вот послушайте.
Он сует пальцы в карман жилетки и что-то вынимает. Бумажка. Помахивает ею.
— Акция? — спрашивает миссис Саксби, придвигаясь к нему поближе.
— Письмо, — говорит он, — от... догадайтесь, от кого? Может, вы, Мод, догадались?
Я молчу. Он не отстает:
— Не хотите поиграть? Я могу вам подсказать... Это кто-то, кого вы хорошо знаете. Даже очень хорошо...
Сердце у меня сжалось.
— Сью! — вырывается у меня.
Но он качает головой и усмехается:
— Нет, не она. Думаете, им выдают бумагу — в том месте, где она находится? — Косится на Неженку — та было проснулась, открыла глаза, но теперь снова заснула. — Не она, — продолжает он уже тише. — Я имею в виду другого вашего знакомого. Ну, догадались?
Я рывком поворачиваюсь к нему:
— Почему я должна гадать? Почему бы просто не сказать, и все?
Он выжидает с минуту, потом...
— Мистер Лилли, — произносит он. — Ваш дядюшка — вот кто это! — Я вздрогнула. — Ага, заинтересовались!
— Дайте посмотреть, — говорю я.
Может, дядя и в самом деле меня разыскивает.
— Погодите, погодите. — Он поднимает руку с письмом как можно выше. — Оно адресовано мне, а не вам.
— Дайте посмотреть!
Я встаю, тяну его за руку, вижу строчку, написанную чернилами, и отталкиваю его.
— Это не дядя писал. — Мне досадно, так и хочется ему врезать!
— А я этого и не говорил, — заявляет Ричард. — Письмо от него, но отправлял не он, а управляющий, мистер Пей.
— Мистер Пей?
— Все интересней и интересней, правда? Но вы все поймете, когда прочтете. Вот. — Он раскрывает письмо и вручает мне. — Сначала прочтите с этой стороны. Это постскриптум. И объясняет, по крайней мере, то, что мне все время казалось странным, — почему до сих пор не было никаких вестей из «Терновника»...
Почерк неровный. Чернила размыты. Подношу письмо к свету, пытаюсь разобрать почерк.
Уважаемый сэр.
Разбирая сегодня личные бумаги своего хозяина, я нашел это письмо и полагаю, что он намеревался его отправить, однако вскоре после того, как письмо это было написано, сэр, его сразил тяжкий недуг, каковой недуг не отпускает его и по сей день. Мы с миссис Стайлз подумали сперва, что причиной тому стал дерзкий и скандальный побег его племянницы, хотя теперь осмеливаемся предположить, сэр, что письмо его указывает скорее на то, что он был не слишком потрясен этим ее поступком — осмеливаюсь опять же предположить, не более, чем все мы. Со всем уважением посылаем Вам это письмо и надеемся, что оно застанет Вас в добром здравии и веселом расположении духа.
Мистер Мартин Пей, управляющий имением «Терновник».
Я поднимаю глаза, но ничего не говорю. Ричард видит выражение моего лица и смеется.
— Читайте теперь остальное.
Я переворачиваю листок. Письмо короткое и датировано третьим мая — с тех пор прошло больше двух месяцев. Вот что там написано.
Мистеру Ричарду Риверсу от Кристофера Лилли, эсквайра.
Сэр, я полагаю, Вы увезли мою племянницу, Мод Лилли. Желаю Вам позабавиться. Мать ее была блудницей, а она унаследовала все инстинкты матери, хотя по внешности этого не скажешь. Серьезная задержка в работе моей неизбежна, но, думая об этой потере, я нахожу утешение лишь в одном: сдается мне, что Вы, сэр, такой человек, который умеет обращаться со шлюхами.
К. Л.
Я читаю это один раз, и два, и три, потом снова перечитываю, письмо выпадает у меня из рук. Миссис Саксби тотчас же кидается его поднимать и читает сама. И по мере того как до нее доходит смысл слов, щеки ее наливаются краской.
Добравшись до конца, она вскрикивает:
— Каков негодяй, а?!
От крика ее просыпается Неженка.
— Кто, миссис Саксби? Кто? — лепечет она.
— Да нехороший человек один. От вредности своей и заболел, так ему и надо. Ты его все равно не знаешь. Спи. — И, обращаясь теперь ко мне: — О, моя дорогая...
— Оставьте меня в покое, — говорю.
Письмо подействовало на меня сильнее, чем я могла ожидать. Не знаю, что расстроило меня больше: сами ли жестокие слова или то, что они, очевидно, окончательно доказывают правоту миссис Саксби. Но я не могла допустить, чтобы она или Ричард видели меня в расстроенных чувствах. Я отхожу от них как можно дальше, хотя в тесной кухне дальше угла не спрячешься, — сделав пару шагов, утыкаюсь в бурую стену, постояв там, перехожу к другой стене, потом — к двери и, схватившись за ручку, дергаю ее что было сил.
— Выпустите меня отсюда, — говорю им.
Миссис Саксби идет ко мне. Тянется рукой — но не к двери, а к моему лицу. Оттолкнув ее, я кидаюсь к другой двери, потом к третьей.
— Пустите меня! Пустите!
Она идет за мной, приговаривая:
— Милая моя, не стоит так убиваться из-за старого злыдня. Право же, не стоит он ваших слез!
— Выпустите вы меня или нет?
— Выпустить — но куда же вы пойдете? Разве вы здесь не на всем готовеньком? И если пока не хватает чего, так все ж скоро будет! Вспомните про камушки, про наряды...
Она снова надвигается на меня. И снова я ее отталкиваю. Отступаю к окрашенной в подливочный цвет стене, бью по ней кулаком, еще и еще. Потом поднимаю глаза. Прямо передо мной — настенный календарь, весь исчерканный черными крестиками. Я хватаю его и срываю с гвоздя.
— Дорогая моя, — опять говорит миссис Саксби.