Ее крупные, как у меня, руки, исхудавшие и огрубелые, выдавали в ней человека, претерпевшего много трудов и потерь.
Больше я не расспрашивала и продолжила обход камер. Навестила Мэри Энн Кук, фальшивомонетчицу Агнес Нэш, а затем, как всегда, зашла к Селине.
Мимо ее камеры я уже проходила, когда свернула во второй коридор, но оттягивала визит к ней (как сейчас — эту запись) и, минуя решетку, отвернулась к стене, чтобы наши взгляды не встретились. Я словно боялась сглазить. Я помнила комнату свиданий, и теперь казалось, будто песочные часы готовы отсчитывать мгновенья нашей встречи, но я не желала, чтобы сквозь их стеклянное горло хоть крупинка проскользнула раньше срока. Уже стоя с миссис Джелф перед решеткой, я все еще не смотрела на Селину. Лишь когда надзирательница, повозившись с цепочкой на ремне, замкнула нас в камере и ушла, я наконец подняла взгляд, но тотчас поняла, что в облике Селины едва ли найдется черта, на какой он успокоится и отдохнет. Я видела выбившиеся из-под чепчика волосы, прежде красивые, а сейчас грубо обрезанные. Видела горло, на котором некогда застегивали бархотку; представляла связанные запястья, видела рот, который чуть кривился, исторгая чужой голос. Казалось, на бледной, изможденной плоти смутно проступают все знаки странной профессии, будто следы стигматов на теле святого. Селина не изменилась, но я стала другой после того, что узнала о ней. Новое знание действовало исподволь, словно капля вина на воду в бокале или закваска на пресное тесто.
В груди возникло легкое трепетанье, а вместе с ним кольнул страх. Схватившись за сердце, я отвернулась.
Селина заговорила, и голос ее — слава богу! — был знаком и вполне обычен.
— Я думала, вы не придете, — сказала она. — Я видела, как вы прошли к следующей камере.
Я подошла к столу и потрогала лежавшую на нем пряжу. Ведь нужно проведать и других узниц, сказала я. Заметив, как она отвела погрустневший взгляд, я добавила, что, если угодно, всегда буду заходить к ней в конце своего посещения.
— Благодарю вас, — сказала Селина.
Разумеется, она, как и все другие, предпочитала поговорить со мной, нежели томиться в молчании. Мы обсудили тюремные новости. Из-за сырой погоды в камерах появились огромные черные жуки, которых здесь называют «пиратами»; похоже, такое нашествие случается каждый год. Селина показала пятна на беленой стене, где башмаком прихлопнула с дюжину пришельцев. По слухам, одни придурковатые узницы ловят жуков и пытаются приручить. А другие с голодухи едят их. Кто его знает, правда ли это, но так говорят надзирательницы...
Я слушала, кивала и морщилась, но не спрашивала, как она узнала про мой медальон. И не сказала, что два с половиной часа провела в Ассоциации спиритов, где говорила о ней и сделала выписки из судебных отчетов. Однако я не могла не думать о том, что прочла. Я смотрела на ее лицо и вспоминала портреты, помещенные в газете. Разглядывала ее руки и представляла восковые слепки в шкафу.
Затем я поняла, что не смогу уйти, оставив все это невысказанным, и попросила Селину рассказать еще о ее прежней жизни.
— В прошлый раз вы поведали, как все было до вашего переезда в Сайденхем. Можно узнать, что происходило там?
Моя собеседница нахмурилась. Почему это меня интересует? Просто любопытно, ответила я. Мне интересны судьбы всех узниц, но вот ее история...
— Вы сами знаете, что она чуть необычнее других.
Это лишь кажется, ответила Селина, немного помолчав; если б я тоже была спириткой и вела свою жизнь среди медиумов, я бы не нашла в ней ничего любопытного.
— Загляните в отдел объявлений спиритской газеты, и вы поймете, насколько я заурядна! Вам покажется, что спиритов больше, чем духов на том свете.
Нет, сказала она, в ней не было ничего необычного, пока она жила с тетушкой и со спиритами в Холборне...
— Но потом произошла встреча с миссис Бринк, которая поселила меня в своем доме, и вот тогда я стала необычной, Аврора.
Она заговорила тише, и я подалась вперед, чтобы расслышать. Однако, услыхав это глупое имя, я покраснела.
— Что же было такого в миссис Бринк, что изменило вас? — спросила я. — Что она сделала?
Миссис Бринк пришла к ней, когда она еще жила в Холборне.
— Вначале я приняла ее за обычную пациентку, но, оказалось, ее направили духи. У нее была особая цель, для которой подходила только я.
И что за цель?
Селина прикрыла глаза, а когда вновь открыла, они казались чуть больше и по-кошачьи зелеными. Она заговорила так, словно рассказывала о каком-то чуде.
— Миссис Бринк хотела, чтобы я вызвала одного духа, которому предоставила бы свое тело.
Селина не сводила с меня взгляда, а я краем глаза заметила, как что-то темное юркнуло по полу камеры. Тотчас возник яркий образ голодной узницы, которая срывает с жука панцирь, высасывает плоть и грызет извивающиеся лапки.
Я тряхнула головой.
— Значит, эта миссис Бринк держала вас у себя и заставляла исполнять спиритические фокусы.
— Она свела меня с моей судьбой, — ответила Селина. — Я точно запомнила ее слова. — Привела к моему «я», которое дожидалось меня в ее доме. Отвела туда, где могла состояться встреча с духами, которые меня искали. Она привела меня...
— К Питеру Квику! — договорила я за нее.
Помешкав, Селина кивнула. Я представила все намеки и недомолвки судейских, когда они говорили о ее дружбе с миссис Бринк.
— Она отвела вас туда, где мог найти он, — проговорила я. — Чтобы по ночам вы тайком его приводили?..
Взгляд Селины изменился; похоже, мои слова ее ошеломили.
— К ней я никогда его не приводила! — воскликнула она. — Я никогда не вызывала Питера Квика для миссис Бринк. Я была нужна ей не ради него.
Не ради него? А ради кого?..
Селина не ответила и лишь покачала головой, глядя в сторону.
— Кого же вы приводили, если не Питера Квика? — наседала я. — Кто это был? Муж? Сестра? Ребенок?
Селина прикрыла рукой рот, потом наконец тихо сказала:
— Это была ее мать, Аврора. Она умерла, когда миссис Бринк была еще маленькой. Мать говорила, что не уйдет насовсем, что непременно вернется. Однако не вернулась, ибо за двадцать лет поисков миссис Бринк не нашла медиума, способного ее вызвать. А потом она отыскала меня. Ей было видение во сне. Она увидела, что мы с ее матерью схожи, между нами какая-то... сродность. Миссис Бринк привезла меня к себе, отдала мне вещи матери, и через меня та стала являться. В темноте она приходила к своей дочери и... утешала ее.
На суде Селина об этом ничего не говорила, и я видела, что ей стоит немалых усилий поведать о том мне. Казалось, ей не хочется рассказывать дальше, и все же я чувствовала — есть что-то еще, и она бы не возражала, если бы я сама догадалась, что это. Я не могла догадаться. Даже не представляла, что это может быть. Возникла лишь малоприятная мысль: странно, что такая дама, какой я вообразила себе миссис Бринк, могла разглядеть в семнадцатилетней Селине Дауэс тень своей покойной матери и склонить к ночным посиделкам, дабы призрак обрел плоть.