На губах Канды появилась брезгливо-снисходительная усмешка — дескать, умный человек, а такую ерунду городит. Еще и неприличную!
— Ну уж, равными! Дочку б свою али сестру небось не отдали за какого… мишку. — Сперва, сдается, старик выбрал словцо похуже, да жреца постеснялся.
Хадамахе снова захотелось взреветь. Всегда отдавали, а нынче не годятся вашим девкам наши… мишки? На ком же родители Брата женить будут?
— Я жрец, — холодно напомнил тот — ему хотелось поскорее прервать странный и неприятный разговор. — У меня нет ни дочек, ни прочих родичей! Только Храм.
По ледяной стене пробежала дрожь, точно кто-то из ребят забеспокоился.
— Так и я о том же! — опять бурно возрадовался шаман. — Жрец, человек образованный, небось Эрликову уйму Дней на одно только обучение потратили — а сидите в тайге нашей дикой, сплошное зверье вокруг, ни общества образованного, ни внимания к званию вашему высокому. Даже за мукой да солью сюда ездить приходится!
— Я, уважаемый шаман, не сам решаю, где мне обретаться — куда Храм пошлет, там и работаю, — отрезал жрец.
— По тайге бают — храм в нашей местности господину жрецу Советник ставить велел, — ничуть не смущенный жестким ответом, старик Канда тонко усмехнулся.
Хадамаха вздрогнул так, что заколебалась отделяющая его от комнаты ледяная пленка. Новый храм! Тот самый храм Советника, из-за которого…
— Какое маленькое место — тайга. Все всё про всех знают, — скривился жрец.
— Только помер господин Советник-то. — Канда поднес к губам чашу с отваром. — А достославные и великие жрицы про новый храм как-то позабыли. — Канда зачавкал лепешкой с медом. — Или не знали о нем никогда? — старательно подбирая капельки меда, словно бы мельком поинтересовался шаман.
Жрец-геолог безмолвствовал.
— Вот и сверло южной работы, которое господин жрец заказывать изволил, так и не пришло, — продолжал шаман, сожалеюще разводя руками. Мед с зажатой в руке лепешки капал на ледяной пол. — И другой инструмент тоже.
— А вы, уважаемый, откуда про сверло знаете?
— Ежели я скажу, что духи нашептали, вы ж мне не поверите? — простодушно улыбнулся шаман.
— Кто знает… — процедил жрец. — Иной раз смотрю на тебя, старик, и думаю — не черный ли ты шаман?
— Что за страсти вы такие говорите, господин жрец! — изобразил притворный испуг старый шаман. — Еще услышит великая и достославная госпожа наша жрица, Огнем сожжет!
— Она еще не вовсе от старости оглохла? — жрец-геолог покосился на спящую «великую и достославную». — Она хоть письмо мое в Зимний Дворец с северным ветром отправила?
И снова старик Канда развел руками, обсыпая пол медовыми каплями с лепешки:
— А вы, господин жрец, разбудите ее да спросите! Может, она про ваше письмо что и вспомнит. Может, она даже вас вспомнит!
— Большим достижением будет, если она вспомнит, как ее зовут! — буркнул жрец. — Что молодую прислать не попросите?
— А зачем? — удивился шаман. — Мы люди простые, не то что в городах. Нам светильников на улицах не надобно, а в чувалы Голубой огонь из привозных чаш залить — не великий шаманский фокус. Мапа с Амбой вовсе сырое мясо жрать предпочитают. Зверьки… — брезгливо обронил он.
Хадамаха почувствовал, что и впрямь согласен одного пакостного старика употребить даже в сыром виде. Хоть мясо у него наверняка горькое.
— А вам, господин, и свет и тепло нужны и с храмом новым разобраться, чего великие и достославные на его счет решили. Ехали бы вы в Столицу, господин жрец. — На жреца шаман не глядел, погрузившись в изучение лепешки. — И младших жрецов с собой прихватили — парни молодые, что им тут сидеть, клюкву на болоте растить. Она и сама хорошо вырастет.
— Ты выгнать нас отсюда пытаешься, старик? — изум ленно воззрился на него жрец.
Старый шаман показательно засуетился — руками замахал, головой затряс, даже ногами какие-то движения делал.
— Как можно! Да кто я? Жалкий шаманишка, куда мне жреца прогонять! Однако же рассудите сами, господин жрец! Раньше на вас, да на младших жрецов, да на работы ваши содержание поступало от господина Советника… Все никак понять не могу — и почему от Советника, а не от Храма? — прервал сам себя старик и недоуменно покачал головой.
— Не твое дело! — рявкнул жрец.
— Не мое так не мое, — покладисто согласился старик. — Мое дело — что не поступает больше содержание-то. А мука дорожает и соль — ух, как дорожает, и все, все дорожает! Сильно. — В тоне старика прозвучала откровенная угроза.
— Ничего. — Жрец явно старался сохранять хладнокровие, но у него плохо получалось. — Попросим соседей помочь. Никогда не поверю, что Мапа добычей не поделятся — не такие они люди, — сильно надавливая на последнее слово, бросил жрец. — И охотники прекрасные! И без вас, господин шаман Канда, с голоду не помрем.
— Настоящие люди… — Канда тоже надавил на последнее слово — в голосе его больше не было почтительных ноток. — Говорят, что ваши любимые зверьки… — он снова надавил на последнее слово. — Слишком уж распрекрасные охотники! Все лучшие охотничьи угодья лапами своими загребущими и загребли! Нашим охотникам уж и стрельнуть некуда — из всех кустов медвежьи да тигриные морды торчат. Как бы по тем мордам стрелять не начали…
— Но это же убийство! — возмутился жрец. — По всем сивирским законам — обыкновенное убийство!
— И-и, уважаемый! У нас тут особая земля и свои законы! — ухмыльнулся старик Канда.
Хадамахе, совсем недавно повторявшему про себя эти самые слова, стало не по себе.
— Зверьки-то не стесняются — человеческую бабу замуж взять, откормить, да потом, как растолстеет, и съесть! — продолжал старик Канда. — Вот где убийство!
— Ну и где эта баба? Кто ее видел? — вступился жрец.
— Как — где? У медведя в брюхе! — всплеснул руками старик Канда. — Кто ж ее там увидит?
— Удобно, — согласился жрец. — Только если Мапа такие хорошие охотники, зачем им еще баб есть? Для разнообразия? Все остальное… гм, приелось?
— Я, господин жрец, человек, — с большим достоинством сообщил старик Канда. — И чего в звериных головах делается, знать не могу.
— А я думал, вы шаман! — пришла пора жрецу делано удивляться. — Положено вам и про зверей, и про людей, и про духов знать. Про сверло ж узнали, хотя какое вам дело то того сверла? И до храма нашего, уж коли на то пошло?
— Мне, господин жрец, на моей земле… на здешней земле… — немедленно исправился старик Канда, — до всего есть дело. Стыд бы мне вышел и позор, если б с посланниками самого Храма в нашей глухомани чего нехорошее сталось!
— Теперь ты вздумал угрожать, — задумчиво заключил жрец.
— Что вы, господин жрец! Я одно говорю — вы вовсе другое понимаете! Какие угрозы — одни сплошные предупреждения! Господа жрецы на Буровой вовсе одни-одинешеньки, а вокруг-то опасностей не счесть! И Мапа с Амба, зверье дикое: с человеческих баб начали, глядишь, и жреца захотят на зубок попробовать. А жрец — он ведь не жрица, Огнем пулять не умеет. Да и докопались ли вы уже до того Огня? — старик хитро покосился на жреца.