— Ты ж медведь! Наверняка сто раз мед добывал — должен знать, как с пчелами обходиться!
— А это неправильные пчелы! — убежденно сказал Хадамаха. — И они точно делают неправильный мед!
Серый рой колыхнулся, как шкура, которую встряхнула аккуратная хозяйка, и полыхнул красным! На кончике каждого жала, как мельчайшая искра в Ночи, тлел багрово-алый Огонечек! Пчел было много. Очень, очень много! Хадамаха почувствовал, как нагревается воздух. Бревна забора потеплели, резко запахло тлеющим деревом.
Донгар тряхнул головой. Туго стянутая косица рассыпалась, черные пряди шевелились, как змеи. Губы шамана растянула неприятная усмешка.
— Сумку мою киньте, однако, — негромко попросил он.
— Какую… сумку? — растерянно глядя на лежащий у ног Донгара мешок с золотом, спросил жрец-геолог.
Вещевой мешок черного шамана перелетел через забор и хлопнулся поверх мешка с золотом.
Перебросивший мешок Хадамаха торопливо присел за забором.
— У вас там кто-то прячется? — напряженно спросил жрец.
Донгар рассеянно кивнул:
— Одна жрица Храма, один черный кузнец — большой мастер Рыжего огня и еще один медведь.
— Вы издеваетесь? — дрожащим от гнева голосом спросил жрец.
Донгар поглядел на него с печальной задумчивостью:
— Может, и права Аякчан, однако, и не надо мне было вовсе тебя искать. Ай-ой, уж не знаю теперь, поймем ли друг друга?
— Вы издеваетесь! — окончательно уверился жрец. — Вы что, не понимаете? Только моя добрая воля удерживает этих пчел от того, чтобы зажалить вас до смерти! Если вы сейчас же не начнете говорить…
— Ай-ой, жрец-тойон, где вы видели молчаливого шамана? Сейчас все скажу! — перебил его Донгар и вытащил из мешка бубен. Встряхнул, так что зазвенели бубенцы, бережно положил бубен на землю и уселся сверху:
Аиым хунум чаазында…
В начале восхода моей луны, моего солнца
Золотую траву моей дивной горы,
Шестисуставный можжевельник я сжег, окуривая себя.
И его ароматом освежился тщательно,
Сел на оленя и надел плащ…
— Перестаньте валять чурбака! Ваши чудацкие завывания вам не помогут… — начал жрец — и осекся.
Заваливаясь то на один бок, то на другой — будто распрямляя невидимые ноги, — бубен с сидящим на нем шаманом медленно поднялся в воздух. Рой сорвался с места и ринулся к Донгару.
— Сай-сат! — словно на оленя, гикнул черный шаман, и, заложив крутой вираж, бубен понесся впереди роя.
— Жжжжжж-жжж! Гей-гей-гей!
Оседланный шаманом бубен проскакал вдоль забора — он раскачивался туда-сюда, будто шел оленьим галопом, отталкиваясь от земли сильными мослатыми ногами. Разъяренный рой с гулом пронесся следом — засевший за забором Хадамаха почувствовал, как его обдало горячим ветром. Хакмар карабкался на забор.
— А если пчелы на нас кинутся? — взбираясь следом, спросил Хадамаха.
— Могу вас замаскировать! — предложила Аякчан.
— Подо что?
— Подо что я могу: под шар Огня или под куб льда! Тебе что больше нравится?
— А под тучку? Под тучку — нет?
— Кинутся, я их сожгу, — уже сидя на заборе, пообещал Хакмар и потянул меч из ножен.
— Сожги сейчас! — потребовал Хадамаха, которому Огненные пчелки вовсе не нравились.
— Испортить Донгару всю работу по внушению папе уважения к шаманам?
Донгар верхом на бубне с гиканьем скакал к опорам Буровой. За ним с яростным жужжанием мчался рой, а следом с воплями бежал жрец:
— Стойте немедленно! Вы разобьетесь… Вы!
Донгар подлетел к Буровой, яростно гаркнул: «Сай-сат!» Невидимый олень бешено затрубил… и запрыгнул на перекладину металлической опоры. Рой с жужжанием понесся следом. Бубен скакал от одной перекладины к другой, как по камушкам речного потока. Рой не отставал. Жрец прыгал внизу:
— Спускайтесь! Спускайтесь сейчас же… Эк!
Копытом невидимый олень с вполне ощутимым стуком сбил пчелиный улей с опоры. Улей качнулся… и, кувыркаясь, полетел вниз.
Банг! Улей вошел в соприкосновение с лысоватой макушкой жреца. Жрец с воплем опрокинулся на спину. Рой взвыл и, грозно выставив искрящие Алым огнем жала, ринулся вслед за своим улетевшим домом. Прямо на распростертого на земле жреца.
— Саа-ай-сат! — Донгар послал бубен в прыжок прямо со среднего яруса Буровой. Невидимые копыта грянули в землю рядом с головой жреца. Донгар перегнулся, за ворот вздернул своего отца с земли. Рой врезался туда, где только что лежал ушибленный жрец. Мерзлая земля вспыхнула Рыжим костром и растеклась черной кашицей.
— Отпустите меня немедленно, замерзавец! — жрец рванулся, выдирая ворот парки из хватки Донгара… но черный шаман уже разжал пальцы. Жрец шлепнулся задом на землю.
— Шаман! — вскричал жрец — и прозвучало это как худшее из ругательств.
На лице шамана явственно промелькнула обида. Огненные пчелы заложили вираж и снова ринулись в атаку. Донгар развернул своего невидимого оленя на задних копытах и погнал его вокруг жреца, выкрикивая на скаку:
Разгневался шаман, верно, рассердился-разгневался!
Закрываю и открываю всевидящие глаза,
И вперед свою шею в наклон отпускаю…
Взвившийся от земли рой несся за ним, накручивая серо-Огненные круги:
— Вжжжж-ж! Вжжжж-ж!
— Прекратите немедленно! Прекра… — вертя головой, орал жрец.
— Зову духов, чье имя давно позабыто! — продолжал выкрикивать шаман.
— Вжжжж-ж! Вжжжж-ж! — дружно откликнулся рой, хвостом разлетаясь за скачущим по кругу шаманом.
Хадамаха почувствовал, что перед глазами у него все плывет, и вцепился лапами в забор, чтобы не сверзиться.
— Духов из Огненной бездны, духов, заключенных в чужие тела, зову я, черный шаман, царь всех шаманов! — орал Донгар…
— Прекратите ваши шаманские штучки! — так же громко и отчаянно вопил сидящий на земле жрец.
Донгар не прекращал. Бубен вместе с шаманом запрокинулся, точно невидимый олень развернулся на задних копытах. Шаман очутился лицом к настигающему рою…
— Будем есть сладкую пищу, пить сладкую воду — тихими шагами, прошу, выходите наружу! — выкрикнул шаман и кубарем скатился с бубна. Звеня бубенцами, тот свалился сверху… над Буровой пронесся тяжелый густой гул.
Переливающийся Огненными бликами рой завис на месте… Бух! И словно взорвался изнутри. Крохотные серовато-желтые тельца пчел разлетелись во все стороны. Парочка долетела до Хадамахи, скатилась по плечам и закопошилась на земле, слабо подергивая крылышками, как и положено пчелам, едва проснувшимся после Долгой ночи.