– Что, бомбежка тебя не беспокоит? – недоверчиво спросил Фрейзер.
– Привыкаешь.
– Не страшно, что дурацкая бомбища может лететь прямо в тебя, а тебе даже бошку некуда спрятать?
Камеру заливал сверхъестественно яркий лунный свет. Лицо Фрейзера виднелось отчетливо, но его голубые мальчишеские глаза, светлые волосы и накинутое на плечи бурое одеяло утратили свои цвета – все стало различных оттенков серебристо-серого, как на фотографии.
– Говорят, если на ней значится твое имя,–- сказал Дункан, – она тебя достанет, где бы ты ни был.
– Ладно бы Джиггс этакое ляпнул, – фыркнул Фрейзер. – Он-то и вправду воображает завод на окраине Берлина, где на оболочке бомбы штампуют: «Р. Джиггсу, Уормвуд-Скрабз, Англия».
– Если суждено, накроет и здесь – вот я о чем.
Фрейзер вновь прижался носом к стеклу.
– Хочется думать, что все же удастся повысить свои шансы... Вот сволочь!
Очередной разрыв, от которого задребезжали стекла и зашевелилась кладка у вентиляционной отдушины, заставил его подскочить. Из соседних камер донеслись радостные вопли и чей-то пронзительный надрывный крик: «Хорош, пиздюки!» После чего на миг воцарилась тишина.
Затем вновь залаяли зенитки, посыпались бомбы.
– Смотри, без морды останешься, – сказал Дункан. – Что-нибудь видно?
– Прожектора. Мечутся как угорелые. Зарево пожаров. Непонятно где. Может, весь чертов город уже сгорел дотла. – Фрейзер грыз ноготь. – Мой старший брат служит караульным в Ислингтоне.
– Иди ложись, – помолчав, сказал Дункан. – От тебя ничего не зависит.
– Что и бесит! А козлы-вертухаи сидят в укрытии... По-твоему, чем они заняты? Готов спорить, перекидываются в картишки и жрут виски, злорадно потирая руки.
– Мистер Манди не такой, – вступился Дункан.
– Верно! – хохотнул Фрейзер. – Сидит себе в уголке с трактатом по Христианской науке и силой воображения отгоняет бомбы. Может, последовать его примеру? Ась? Он же пичкал тебя всей этой мурой, да? Поэтому ты такой непробиваемый? – Фрейзер вдохнул, закрыл глаза и заговорил с неестественной безмятежностью: – Бомбы не существуют. Они нереальны. Войны нет. Бомбежки Портсмута, Пизы, Кельна – всего лишь массовая галлюцинация. Люди не гибнут, но, полагая себя мертвыми, лишь чуть-чуть ошибаются, что может случиться со всяким. Войны нет...
Фрейзер открыл глаза. Внезапно наступила тишина.
– Неужели сработало? – прошептал он, но подпрыгнул от очередного разрыва. – Зараза! Не вполне. Давай-ка еще разок, Фрейзер. Плохо стараешься, задрыга! – Он прижал ладони к вискам и вновь завел тихим речитативом: – Никаких бомб. Никакой стрельбы. Никаких бомб. Никакой стрельбы...
Затем плотнее запахнул одеяло, слез со стола и, не переставая бормотать, взад-вперед заходил по камере. При каждом новом взрыве он матерился и прибавлял шагу. Наконец Дункан поднял с подушки голову и раздраженно сказал:
– Кончай мотаться, а?
– Ах, простите, я не даю вам уснуть? – преувеличенно вежливо откликнулся Фрейзер, опять забираясь на стол. – Их приманивает сволочная луна. – Казалось, он разговаривал с собой. – Куда подевались облака? – Фрейзер протер запотевшее от дыхания стекло. С минуту помолчал и опять заныл: – Никаких бомб. Никакой стрельбы. Нет нищеты и несправедливости. В камере нет параши...
– Заткнись! – сказан Дункан. – Чего ты ерничаешь? Это... непорядочно к мистеру Манди.
Фрейзер откровенно заржал.
– Непорядочно к мистеру Манди! – передразнил он. – А что такого, если посмеяться над старичком? – Вопрос прозвучал риторически, но затем Фрейзер, будто осененный мыслью, прямо спросил: – И все-таки, что за дела у тебя с мистером Манди?
Дункан промолчал. Не дождавшись ответа, Фрейзер не унимался:
– Ты же понимаешь, о чем я. Думаешь, я не заметил? С какой радости он дает тебе сигареты, побрасывает сахарку и все такое?
– Мистер Манди добрый, – сказал Дункан. – Здесь он единственный такой надзиратель, спроси кого хочешь.
– Я спрашиваю тебя, – не отставал Фрейзер. – Мне он почему-то не дает курева и сахару.
– Наверное, не сочувствует.
– А тебе, значит, сочувствует? Так, что ли?
Приподняв голову, Дункан теребил обтрепавшийся край одеяла.
– Видимо, так, – сказан он. – Почему-то я вызываю сочувствие. Такое вот у меня свойство. Так и раньше было. В смысле, еще до всего этого.
– Что ли, харя твоя располагает?
– Возможно.
– Пушистые ресницы и все такое.
Дункан выпустил одеяло и набычился.
– Я не виноват, что у меня такие ресницы.
Фрейзер засмеялся, тон его вновь стал иным.
– Разумеется, не виноват, Пирс. – Он спрыгнул со стола, вплотную к стене придвинул стул и сел, разбросав ноги и откинув голову. – Знавал я одну девушку, – начал он, – у которой ресницы были, как у тебя...
– Наверное, ты многих девушек знавал?
– Я не трепло.
– Ну и не надо.
– Эй, сам же завел этот разговор! Я-то спрашивал про тебя и мистера Манди... Просто интересно, неужели он делает такие поблажки только за красивые глаза?
Дункан сел. Он вспомнил руку мистера Манди на своем колене и покраснел.
– Я ничем с ним не расплачиваюсь, если ты это имеешь в виду! – с жаром сказал Дункан.
– Пожалуй, именно это я имел в виду.
– Вот так происходит у тебя с девицами?
– Полегче! Ладно, просто я...
– Что – просто?
Фрейзер замялся.
– Ничего. Только любопытно, как оно слаживается.
– Что слаживается?
– Ну, у таких, как ты.
– Как я? – спросил Дункан. – Что ты хочешь сказать?
Фрейзер заерзал и отвернулся:
– Ты все прекрасно понимаешь.
– Не понимаю.
– Ну хотя бы знаешь, что о тебе здесь говорят.
Дункан чувствовал, что краснеет еще сильнее.
– Такое говорят здесь о любом мало-мальски... культурном человеке, который любит книги, музыку. Иными словами, если ты не скот. Хотя именно сами скоты погрязли в этом как никто другой...
– Я знаю, – тихо сказал Фрейзер. – Но не только это.
– А что еще?
– Ничего... Я слыхал, почему ты здесь оказался.
– Что ты слыхал?
– Тебя посадили, потому что... Ладно, проехали, это не мое дело.
– Нет! Говори, что ты слышал.
Фрейзер пригладил ежик волос и наконец врезал без обиняков: