Фред опустил глаза на свои босые ноги, помертвел и бросился обратно в магазин.
Эванель со вздохом пошла дальше, заглядывая в окна. Большинство бегунов уже разошлись, так что, пожалуй, можно было вернуться домой и привести себя в порядок, перед тем как отправиться повидать Сидни. Когда вчера вечером Клер позвонила рассказать о приезде сестры, в голосе у нее звучали панические нотки, хотя она очень старалась скрыть их. Эванель успокоила ее и пообещала, что все будет хорошо. Возвращение домой — это благо, сказала она. Дом есть дом.
Эванель миновала салон красоты «Уайт дор», куда женщины, у которых было слишком много свободного времени и денег, ходили делать по бешеным ценам стрижки и массаж горячими камнями, и остановилась перед входом в «Максин», дорогущий магазин одежды, куда посетительницы «Уайт дор» имели обыкновение заглядывать после того, как со стрижкой и массажем было покончено. Там в витрине висела строгая шелковая блузка.
Эванель вошла в магазин, хотя таблички «Открыто» на двери еще не было. Ее дар был как зуд, как пчелиное жало, засевшее где-то глубоко внутри, и зуд этот не утихал, пока она не делала то, чего требовал от нее внутренний голос.
А он вдруг ни с того ни с сего настойчиво потребовал, чтобы Эванель купила Сидни эту блузку.
Сидни проснулась, как от толчка, и взглянула на часы. Она же не собиралась спать. Она поплелась в ванную и попила воды из-под крана, потом умылась.
Из ванной она отправилась в комнату Бэй, но девочки там не оказалось. Однако постель была заправлена, а на подушках сидели ее любимые мягкие игрушки. Сидни пошла по коридору, заглядывая во все комнаты подряд, потом сбежала по лестнице, пытаясь обуздать нарастающую панику. Куда подевалась Бэй?
Она вошла в кухню и остановилась как вкопанная.
Она очутилась на небесах. И бабушка была где-то рядом, в каждом запахе.
Пахло душистой сдобой.
Пряными травами.
Свежими дрожжами.
Так пахло при бабушке Уэверли. В детстве Клер всегда находила предлог, чтобы выдворить маленькую Сидни из кухни, и та сидела под дверями и слушала, как булькают в кастрюльках соусы, что-то шипит в сотейниках, звякают сковороды и о чем-то негромко переговариваются между собой бабушка Уэверли с Клер.
На большом разделочном столе из нержавеющей стали посреди кухни стояли две большие миски, одна доверху наполненная лавандой, другая — листьями одуванчика. На столах поменьше остывал свежеиспеченный хлеб. Бэй стояла на стульчике у стола в дальнем углу и под руководством тетки кисточкой осторожно покрывала лепестки анютиных глазок яичными белками. Затем Клер брала цветки и один за другим аккуратно обмакивала в сахарную пудру, после чего укладывала на противень.
— Как вы умудрились за пару часов наготовить такую уйму всего? — изумилась Сидни, и Клер с Бэй обернулись на ее голос.
— Привет, — сказала Клер, настороженно поглядывая на сестру. — Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно. Мне просто нужно было немного вздремнуть.
Бэй соскочила со стульчика и, подбежав к матери, обняла ее. На ней был голубой фартук с белой эмблемой «Уэверли. Организация банкетов», волочившийся по полу.
— Я помогаю Клер засахаривать анютины глазки. Она потом будет украшать ими корзиночки с кремом. Иди посмотри.
Она побежала обратно к своему стульчику.
— Немного попозже, солнышко. Пойдем выгрузим из машины наши вещи и не будем мешать тете Клер работать.
— Мы с Бэй перенесли все еще вчера, — сказала Клер.
Сидни снова взглянула на часы.
— Как это? Я проспала всего два часа.
— Вы приехали вчера утром. Ты проспала двадцать шесть часов.
Сидни поперхнулась и присела на край кухонного стола, чтобы не упасть. Она что, оставила дочь без присмотра на двадцать шесть часов? Что Бэй рассказала Клер о Дэвиде? Позаботилась ли ее сестра о Бэй? Уложила ли она ее спать, или малышка всю ночь лежала без сна, сжавшись в комочек, перепуганная и одинокая, в своей комнате в незнакомом доме?
— Бэй...
— ...помогала мне,—сказала Клер.—Она не слишком разговорчива, но схватывает все на лету. Вчера мы весь день стряпали, потом вечером я выкупала ее в ванне и уложила спать. А утром мы снова принялись за стряпню.
Неужели Клер решила, что ее сестра плохая мать? Это было единственное, чем она могла гордиться, и вот пожалуйста, она сама все испортила. А все этот город. Здесь она никогда не знала точно, кто она такая.
— Выпей кофе, — предложила Клер. — Эванель сказала, что сегодня зайдет повидать тебя.
— Оставайся, мамочка. Посмотри, как я умею.
«Возьми себя в руки», — приказала она себе.
— Ладно, солнышко. Я никуда не иду. — Она подошла к кофейнику и налила себе кофе. — Как поживает Эванель?
— У нее все в порядке. Ей не терпится тебя увидеть. Попробуй хлеб с лавандой. Мы с Бэй уже начали вон тот, крайний. А тут масло с травами.
Клер беспокоилась о ней? За прошедшие годы она много думала о старшей сестре. В основном это были мысли о том, какой авантюрный характер у нее самой и как жалка бедняжка Клер, у которой не хватает духу ни на что большее, чем сидеть дома, в унылом Бэскоме. Это было жестоко, но от этих мыслей ей становилось легче, потому что она всегда завидовала умению Клер довольствоваться тем, кто она есть. Клер так радовалась, когда Сидни уехала. Теперь же она тревожилась за сестру. Кормила ее. Сидни попыталась резать хлеб не торопясь, но так проголодалась, что в конце концов просто оторвала кусок руками. Она намазала ломоть хлеба маслом с травами и закрыла глаза. После третьего куска она принялась расхаживать по просторной кухне.
— Ничего себе. Я и не подозревала, что ты такое умеешь. Это все по бабушкиным рецептам?
— Кое-что. Киш [1] с одуванчиком и лавандовый хлеб.
— В детстве ты не позволяла мне даже глазком на них глянуть.
Клер отвернулась от стола и обтерла руки о фартук.
— Послушай, завтра в Хикори большой банкет. Я уже позвонила двум девушкам, которые иногда помогают мне летом, но если тебе нужны деньги, я могу взять в помощницы тебя.
Сидни как-то странно посмотрела на сестру.
— Ты хочешь, чтобы я помогала тебе?
— Обычно я управляюсь одна, но на крупные мероприятия приходится нанимать кого-нибудь в помощь. Ты ведь не уедешь до завтра?
— Разумеется, нет, — ответила Сидни. — А что? Ты мне не веришь?
— Пока ты здесь, ты могла бы работать у меня на подхвате.
— По-моему, совершенно очевидно, что мне нужны деньги.