Целомудрие было им солнечным покровом.
Когда стемнело, раджини повела Иссу и купцов в храм бога Вишну, стоящий близ дворца на запад солнца. Я летел над головою моего мальчика и первым влетел в широкие храмовые двери.
Всюду горели светильники, о, сколько огней! Я видел: Исса задрал голову и жадно разглядывал фрески на стенах.
Вишну в виде рыбы, с рыбьим изогнутым хвостом, и плывет, и ныряет! На голове тюрбан, а чешуя сверкает серебром! Вишну стоит на черепахе; черепаха медленно плывет в Океане, и две рыбы играют в воде, и белая пена вздымается — это молочный Океан, и рыбы пахтают молоко, чтобы из молока родилась новая царственная жизнь.
Близ алтаря в храме стояли, мычали коровы. Их рога были убраны гирляндами цветов. Раджини подходила и целовала каждую корову в нос, в лоб. Коровы хвостами крутили, приветствовали любимую госпожу.
Хлопнула Мать Зверей в ладоши. Выбежали из-за каменных колонн танцовщицы! Нагие круглые груди торчали. Чернели сосцы. Мощные бедра вертелись. Женщины были без одежд, только на бедрах золотели тонкие цепочки, и тонкие талии перехватывали золотые пояса. Браслеты на ногах, на локтях. Красная тилака меж бровей пылает змеиным укусом.
Стали так танцевать, что купцы со лба пот отирали. Дрожали.
Исса глядел бесстрастно. Улыбался.
Мать Зверей сорвала с себя алое сари — и выбежала в круг, и танцевала вместе с девицами!
Откуда доносилась музыка, лилась горячей лавой? Я не видел, хоть реял высоко, под расписанным яркими красками потолком. Словно из стен вылетали ритмичные звуки; словно сам камень пел и гудел. Тревога обнимала сердце.
Навстречу девицам из-за колонн выбежали нагие мужчины, стали плясать вместе с ними. Обнимали маслеными, мускулистыми руками.
И я увидел чудо. Женщины отдавались мужчинам. То, что совершалось у всех людей в тишине и тайне, здесь открыто явилось взору.
Женские ноги раздвигались, и это был танец.
Сила мужчин подымалась, и это был танец.
Мужчина поднимал девушку в воздух, подхватывая под мышки, а она обнимала его ногами, и другой мужчина целовал ее затылок и обнимал ее сзади, и так они оба обнимали царицу свою, и это был танец.
Две девушки ласкали лик царя своего, а третья садилась верхом на него, на потного, блестящего золотою кожей коня, и это был танец.
Люди сплетались и расплетались. Люди клялись и предавали. Люди распахивались настежь и закрывались плотнее шкатулок. Люди, живые, текли как реки, взмахивали, как птицы, крыльями.
Слоны нежно касались хоботами плеч и ягодиц. Змеи обвивали сложенные, как для молитвы, руки.
Что это было? Сладострастие или молитва? Грех или милосердие?
В тревоге глядел я сверху и видел, как в свете лампионов блестят гладко расчесанные волосы царя моего, блестят его голые сильные плечи: мальчик возмужал, идя через пустыни и горы.
Он встал. Прекрасная раджини видела его в полный рост. Видела мощь его и юную силу его.
Отвернулся он от нагих сплетающихся тел; протянул руку к друзьям.
— Идем отсюда! — негромко сказал. — Пора!
Опьяненные невиданной пляской купцы глядели на Иссу слепыми глазами.
Они не желали уходить. Хотели остаться тут навсегда.
— Мы, — разлепил губы Длинные Космы, — мы… остаемся…
Раджини, Мать Зверей, шагнула к Иссе. А может, это движенье танца было?
А он не глядел на нее.
Он уже шел вон из храма.
Купцы, спотыкаясь, на трясущихся ногах догнали его.
— Куда ты! — крикнула Мать Зверей.
И я увидел, как дрожит она: всем телом.
Понял: не хотела, чтобы мальчик мой уходил.
Резко остановился близ выхода Исса. Медленно, будто во сне, повернулся к царице.
— Ухожу и их увожу. Иначе они утонут. Растают в роскоши твоей… бирюзой, рубинами подавятся… Погибнут, ибо наслажденье есть смерть, если выпить чашу до дна. Они не умеют смаковать вино: хотят опьянеть раз и навсегда. Кто выпил твоего вина, раджини, тот не жилец! Тот станет…
Протянула к нему руки. Я видел, как льются по круглым плечам торфяные, змеиные косы.
— Зверем твоим…
Исса вышел из храма под звездное небо. Огромные, крупные звезды висели, качались, мерцали, падали, умирали и рождались. Купцы торопливо бежали за ним — быстро он шел. Не поспевали.
Исса не успел и десяти шагов от храма отойти, как сзади него раздался рык.
Купцы испугались, сбились плотней друг к другу.
— Зверь, Исса, там, во тьме, зверь! Уйдем!
— Мы уйдем навсегда, — скупо изронил Исса.
Подошли к дворцу раджи. Раджа спал, и вся челядь спала. Ни огня не светилось в окнах. Исса первым отвязал от кола своего верблюда. Купцы, кряхтя, на верблюдов садились. Поднимались верблюды с земли, медленно, покорно. Снова в путь. Доколе?
Уселись. Звякнул колоколец на шее верблюда Иссы. Нежно погладил его мальчик мой между ушей. Научила его любви к зверям пылкая раджини. Или это он научил ее?
Побрели. В ночной тишине только звездные дожди прочерчивали небо слепящими стрелами. Джунгли дышали прохладой. Земля звенела под копытами вьючной скотины.
Я глядел сверху на горбы верблюдов, на рыжую свалявшуюся шерсть у них за ушами, на грязные космы на задних ногах: старые, милые, усталые, сколько еще, звери, пройдете?
— Не пойдем через джунгли, — спокойно молвил Исса, — пойдем через степь.
И потянулись через равнину.
Небо опрокинулось над ними черным ковшом, полным доверху крупных серебряных ягод. Гуляли древние, жаркие ветры. Мальчик мой песню напевал без слов. Розовый Тюрбан дремал, сидя меж мохнатыми горбами верблюда, качаясь, как на молитве. Все есть молитва, Господи, и этот ночной путь под яркими звездами — тоже.
Исса натянул поводья. Остановил скотину.
— Пить хочу, — сказал, обернувшись к купцам, — вон ручей!
Спешился. Пошел к ручью. Тонкая лента воды розовым серебром блестела в густых, черных зарослях. Исса раздвинул камыши. Раздался шорох. Купцы видели, как исчезла в высокой траве голова Иссы. Черная Борода закричал:
— Э-эй! Э-эй! Мальчик!
И тебе он тоже сыном стал, горько и счастливо подумал я.
Я сверху видел все. Огромная, ярко-желтая тигрица прыгнула на Иссу.
Полосатая шерсть светилась во мраке. Она взбросила лапы на плечи мальчику.
Исса развернулся, обнял шею тигрицы. Она жарко дышала ему в лицо.
Волосы Иссы, длинные, отросшие за время пути, взметнулись и легли на глаза тигрицы, заслонив ей мир. Зарычала страшно, напружинила мышцы, повалила Иссу наземь.