он тоже вешал этих собак на меня, да еще в присутствии тогдашней Ленки. Впрочем, насчет бомбового удара по «Горному Шале» он мог и не преувеличивать… Президенты — они народ суровый. Им все время хочется кому-нибудь врезать, чтоб другие боялись и уважали.
— Почему я? Ведь здесь же Сергей Сергеевич!
— Сергей Сергеевич сказал, что остановить этих двух солдат можете только вы…
Нет, ни фига я не верил. Не могли Ваня и Валет разгромить роту «тигров». Пожечь пару «М-114» или «М-113» они, конечно, сумели бы, но пострелять даже полста вдвоем — это уж слишком до фига. В конце концов остальные полста должны были их ухойдакать, невзирая на всю живучесть и выносливость, полученные от инъекций «Зомби-8» и «331». Ну уж во всяком случае, эта уцелевшая полурота должна была гнаться за ними, а не наоборот…
— Вы знаете, сеньора, мне не хотелось бы его отпускать, — вмешался Сорокин, — сейчас не лучшее время для каких-либо сепаратных переговоров. И потом, куда он пойдет вразумлять этих солдат? Вам сообщили по крайней мере их примерное местонахождение?
— Господи! Вы еще тянете время! Если через десять минут Деметрио не выйдет на связь с президентом Морено, то две эскадрильи бомбардировщиков нанесут удар по «Горному Шале». Неужели вам это непонятно?
— У вас ведь есть сотовый телефон, — сказал Сарториус. — Пусть Дмитрий поговорит с Морено в моем присутствии.
— Нет у меня сотового! — неожиданно заорала Эухения. — То есть здесь нету, при себе. Ну давайте вместе поднимемся в холл… Там есть стационарный аппарат.
— Там я не буду чувствовать себя комфортно, — сказал Сорокин дипломатично.
Дело явно шло к тому, что шахматисты называют «патом». Хотя мне лично было вполне понятно упрямство Сергея Николаевича, затяжка этого базара не сулила ничего хорошего. Конечно, Сорокин, оккупировав подвал, чувствовал себя в большей безопасности, чем Эухения, которой было жалко не только себя, но и любимую виллу, не столь уж давно отремонтированную после предыдущей бомбардировки.
Но тут захрюкала рация, висевшая под мышкой у компаньеро Умберто. На его физиономии появилась озадаченная гримаса. Несмотря на то что я, в отличие от Сорокина, мыслей читать не умел, мне было вполне понятно, что такое выражение может появиться на лице человека, который считал, будто все свои уже здесь и на этой волне с ним некому больше связываться. Впрочем, то, что Сарториус все же держал рацию на приеме, могло означать, что какого-то вызова он все-таки ожидал.
— «Чиж», «Чиж», иси Тимбукту! — позвали из эфира, надо полагать, по-французски.
Сорокин, однако, ответил на каком-то другом языке, который был для меня и для всех прочих полной абракадаброй. Должно быть, он бубнил на языке какого-либо африканского племени, к которому принадлежал гражданин Роже Тимбукту. (Как мне прикидывалось, Роже Тимбукту можно было перевести и как Роже Тимбуктовский, по аналогии с Колей Питерским.) Откуда товарищ Сорокин, который вроде бы не специализировался на западной Африке, знал этот язык, меня особо не заинтересовало. И ему, и Чуде-юде, нетрудно было и самим выучить любое, самое дикое и экзотическое наречие. Да и научить кого угодно шпрехать хоть по-пигмейски, хоть по-удэгейски им было раз плюнуть. Другой вопрос состоял в том, с чего это дон Умберто взялся балакать на этой непонятной мове. Либо ему не хотелось, чтобы Вика и Эухения, которые отлично владели французским, поняли его беседу с Тимбуктовичем, либо он заподозрил, что этот вызов по радио исходит от «черного ящика». Последнее мне показалось несколько наивным. Гость из иных миров — дай Бог, чтоб и вовсе не из преисподней! — запросто мог адаптироваться и говорить хоть по-каковски.
Минуту или две мы все, то есть Эухения, Вика, Зина и я, стояли, как идиоты, и недоуменно переглядывались, слушая все те «барбарамей кергуду», которые выговаривал в рацию Сарториус и которые ему выхрюкивались обратно из динамика.
Наконец «Чиж» с настороженно-непроницаемой миной на лице подал мне рацию и сказал по-русски:
— На, можешь побеседовать с Морено.
Я взял рацию, нажал кнопку и сказал, как по телефону:
— Это Баринов. Слушаю вас, дон Фелипе.
— О, сеньор Баринов! — Голос президента Хайди и владельца «Каса бланки де Лос-Панчос» я узнал тут же, несмотря на эфирные шорохи и трески. — Вы должны меня спасти! Вы должны спасти весь остров, а может быть, все человечество! Как слышите меня? Прием.
Приятно было слышать, что тебя считают такой важной персоной, черт побери! Это ж надо — за спасителя человечества почитают! Правда, это дело стремное — один спасал-спасал, а его взяли да и распяли на горке.
— Нормально вас слышу, сеньор президент. Насчет спасения человечества и всего остального надо поконкретнее, дон Фелипе. Если можно, излагайте побыстрее. Прием!
— Два ваших подчиненных, несмотря на объявленное нами по договоренности с вашим отцом прекращение огня, продолжают боевые действия. Сеньор Серхио объяснил мне, что они подчиняются только вам и никто другой не в силах их остановить. Они настроены исключительно на выполнение ваших приказов. Это правда? Прием.
— Да, это так, дон Фелипе. Где они сейчас находятся? Прием.
— Они в пяти километрах от Сан-Исидро, на подступах к базе батальона «тигров». Только что полковник Гарсиа доложил, что они атакуют блок-пост у поворота на базу. Вы меня поняли? Прием.
— Понял вас, дон Фелипе. Сколько «тигров» защищают блокпост? Прием.
— Всего пятнадцать, они и часа не продержатся! А от базы до блок-поста всего пятьсот метров! Прием.
— Пятнадцать человек против двух? Не продержатся и часа? В укреплении? Я вас правильно понял, сеньор президент? Прием.
— Да, да! Правильно поняли! Какой там час! Дай Бог полчаса! Я взываю к вашему человеколюбию! Не заставляйте меня идти на отчаянный шаг! Если вы согласны, через десять минут за вами прилетит вертолет, если нет — через пять минут «Горное Шале» будет подвергнуто бомбардировке с воздуха. Пилоты уже в кабинах ждут приказа. Как поняли, прием?!
— Я вас понял, дон Фелипе. Вы представляете все последствия такого налета? Прием.
— Да! Я понимаю, что это может привести к ядерной войне, и отдаю себе в этом отчет. Но у меня нет другого выхода! Я в отчаянии, сеньор Баринов! Я в отчаянии! Прием.
Совсем весело! Насчет ядерной войны я как-то уж и думать позабыл… То ли Чудо-юдо неудачно припугнул президента, тс ли еще чего произошло — хрен знает!
— Дон Фелипе, — сказал я, — вы можете высылать вертолет. Но в нем не должно быть никого, кроме пилота. Один пилот, как поняли?
— Понял, понял! — почти с восторгом в голосе забубнил Морено.
В это время Сарториус прямо-таки выдернул рацию у меня из рук:
— Сеньор президент! Это говорит Умберто Сарториус, вы меня слышите?
— Да, слышу. У вас какие-то дополнительные условия?