Противно заскрежетали гвозди, отдираемые вместе с крышкой Мне было жутко, хотя я находился больше чем в полусотне метров от места действия и видел очень мало, только слышал все за счет гробовой, кладбищенской тишины.

Послышался мягкий стук откинутой крышки, а затем злой, приглушенный голос Толяна.

— Все, что доктор прописал. Пусто!

— Ну, суки! Ну, суки! — захлебываясь яростью, прошипел Андрюха. — Воздух матери прислали. Гадье, коммуняки вшивые!

— Ладно тебе. Сразу политику пришил, — угомонил его Толян. — Я тоже коммуняка, ну и что? И дед у меня был с билетом. Но если кто его вшивым обзовет — пасть порву, понял? Короче, забивай, как было, могилу заровняем, матери — ни-ни!

Послышались осторожные удары топорика — пригоняли на место крышку гроба. Брякнул, упав на дно могилы, пустой гроб. Потом вновь залязгали лопаты, зашуршала земля, загрохали комья по крышке.

— Дерн! — распоряжался Толян. — Чтоб все как было. Мать не знает, так пусть сюда ходит. А этих сук мы сами поищем!

— Надо в военную прокуратуру идти, — голос Мини прозвучал неуверенно. — Все документы поднять, кто отправлял, кто грузил, кто сопровождал.

— По-моему, лучше в КГБ, — прикинул Толян. — Военные заглушат все на фиг. А кагэбэшники копать будут, они любят это дело.

— Точно! — согласился Костя. — Чужую контору всегда топить любят.

— Не выйдет ни черта, — сказал Андрюха, — эта контора одна — коммунячья.

— Посмотрим!

Они еще долго, наверно, возились, приводя могилку в порядок. Но я этого уже не видел, потому что потихоньку выбрался из-за стелы и перебежками вернулся к забору, а затем пролез обратно в дыру и уже просто бегом дунул по ночной улице к дому Чебаковых. Джек гавкнул, но быстро успокоился, и, взобравшись на нашу «мансарду», я перешагнул храпунов и улегся на свое место. Казалось, что заснуть мне теперь уже не удастся до утра. Я здорово взволновался из-за этой непонятной истории. Но не успел я начать размышлять, как «руководящая и направляющая» приказала мне «Спать!», и я отключился почти мгновенно. Никаких снов, дурацких или умных, я и на сей раз не увидел.

День забот

Продрыхли мы аж часов до одиннадцати. Могли бы и больше, но Валентина Павловна разбудила и заставила позавтракать. Лосенок с Игорем маялись головами, и Михалыч похмелил их. Я ничего такого не чуял и заторопился на станцию, потому что твердо решил сперва закончить все расчеты с государством, а потом подумать, что делать дальше.

В Кунцевском военкомате я встал на учет как рядовой запаса, а затем направил свои стопы в родной детдом.

Там шел ремонт. Маляры белили потолки, красили стены, художник с помощью диапроектора размалевывал игровую комнату изображениями Винни-Пухов и Пятачков. Младших увезли в пионерлагеря, старших в лагерь труда и отдыха, куда-то в Астрахань, на прополку и уборку помидоров. Воспитатели большей частью или были в отпусках, или уехали с ребятами. Доблестная наша начальница Лидия Сергеевна находилась на боевом посту. Когда я, по обычаю, постучавшись и получив разрешение войти, предстал перед ее светлыми очами, она сделала симпатичную улыбку, которая очень хорошо у нее получалась.

— Здравствуй, Коля Коротков, — сказала она.

— Здрассте, — поклонился я.

— Решил заглянуть в родной дом? — без особого энтузиазма, будто выполняя очередную формальность, произнесла Лидия Сергеевна. — Тянет все-таки? Ты давно из армии?

Да, это, конечно, была не мама. Похоже, что я интересовал ее куда меньше, чем та куча бумаг, что громоздилась на ее столе. Но она была на хорошем счету, у нее было много грамот и от роно, и от гороно, и даже от министра просвещения. Она знала, что нужно приветствовать выпускника, поинтересоваться его жизнью, планами, намерениями, принять участие в его судьбе, подать добрый совет, оказать необходимую помощь и лишь потом выставить за дверь.

— Недавно, — ответил я. — Вчера приехал.

— И уже отмечал где-то? — хмуро заметила Лидия Сергеевна. Наверно, мой комбез пропитался перегаром от Лосенка и Игоря, а может — со вчерашнего не выветрилось.

— Немножко, — ответил я.

— И подрался, конечно? — уже почти следовательским тоном спросила она.

— Чуть-чуть, сгоряча. Но мы уже помирились! — последнюю фразу я произнес по привычке. Именно так легче всего было избавиться от длиннющих нотаций Лидии, которые она обычно читала, вызывая нас по поводу всяких мелких ЧП.

— Ладно, будем надеяться, что ты в последний раз так себя вел, — строго объявила директорша (точно так же она говорила всегда в подобных случаях). — Ну, и что ты намерен делать?

— В институт поступать, — сказал я.

— В какой, если не секрет?

— Не знаю, присмотрюсь сперва. Мне аттестат нужен.

— Аттестат я тебе, конечно, выдам, — сказала начальница, — ты его нам отдал на хранение, можешь забрать. Но насчет института у меня сильные сомнения. Конечно, школу ты кончил неплохо, кое-какие способности у тебя есть, но, думаю, что в этом году поступить ты не сможешь. Я ведь знаю, ты в армии был осужден. Нам сообщили откуда следует. Почти три года перерыва в учебе! На что ты надеешься? Тебе надо сейчас взять направление на завод. Везде только и висят таблички: «Требуются…» Поработаешь учеником, получишь специальность, зарекомендуешь себя в трудовом коллективе. Вступишь в комсомол…

— Да меня уже в армии восстановили, когда дослуживал, — сказал я и вытащил билет. С тех пор, как я его получил от сестер Лэйн и Терри, мне не доводилось его открывать. А тут открыл и увидел, что он новый, выписанный в январе этого года. Правда, все взносы были уплачены аж по август.

— Это, конечно, хорошо, — начальница одобрительно кивнула головой, — но я думаю, что все равно о твоей армейской судимости там, куда ты соберешься поступать, узнают. А им люди с пятнами в биографии не нужны. В институте тебе понадобится характеристика из воинской части. Там все объективно напишут, будь покоен.

Она отперла сейф, выдала мне мой аттестат, заставила расписаться в какой-то трепаной книге.

— Ты, кстати, должен паспорт получить, — припомнила Лидия Сергеевна. — Тебе уже двадцать один, в детдоме я тебя держать не имею права. Если возьмешь направление на завод, там дадут общежитие…

… В кармане у меня оставалось пятнадцать рублей и двадцать три копейки. Ноги вели меня по улицам неведомо куда. Хорошо еще, что было жарко, и я знал, что где-то есть речка, на которой стоит подмосковный поселок, есть Чебаковы, есть Сергей Сергеевич. Иначе… Хрен его знает, чтоб я мог сделать от злости. Мог бы, например, пропить к чертовой матери последние рубли, набить кому-нибудь морду, а то и свалиться сам куда-нибудь. Если б, конечно, не вмешалась «руководящая и направляющая».

Не знаю, вмешивалась она или нет, но вдруг за моей спиной пискнули тормоза и коротко бибикнул клаксон. Я обернулся. У тротуара стояла, урча, бежевая «Волга», а через ветровое стекло мне приветственно махал ручищей Сергей Сергеевич. Я подошел, он открыл правую дверцу.