Несколько минут спустя я увидел, как по шоссе пролязгало десять танков и бронетранспортер. Потом на грузовиках покатила пехота. В сумерках я мог различить на бортах грузовиков небольшие желтые кружки с буквой «R» — «Резерв». Это было для меня любопытным известием — Лопес уже успел призвать резервистов. Впрочем, на занятиях мне в свое время говорили, что мобилизационная система на Хайди весьма эффективна, и резервисты первой очереди уже через три часа могут быть брошены в бой.
Замыкающая машина вдруг выкатилась из колонны и съехала к обочине. Я изготовился к стрельбе. Два солдата вышли и принялись копаться в моторе, остальные приступили к поливу кукурузы сеньора Лопеса. Учитывая опыт Камикадзе и Пушки, от которых пахло намного крепче, чем от всех остальных, пробежавших через канализацию, я держался подальше, и меня не облили.
Тут подкатил джип, притормозил, и офицер в каске, сидевший рядом с водителем, заорал во всю глотку:
— Кто старший? Почему стоите? Где офицер?
— Господин майор, — тоскливо заныл какой-то донельзя плаксивый голос, — понимаете, я не мог успеть осмотреть транспорт перед маршем, у меня не хватило времени…
— Как стоите, лейтенант?! Вы что, педераст? Почему вы выставили свой зад перед старшим начальником? Он меня не соблазняет! Мол-ча-ать! Смир-рно! После боевых действий — десять суток гауптвахты! И немедленно сбрить эти штатские пейсы!
— Омерзительно… — пролепетал лейтенант, вероятно, обращаясь к небу.
— Если через десять минут не догоните колонну, я отдам вас под полевой суд! Какой осел вам только повесил офицерские погоны?!
— Его превосходительство господин президент Лопес! — неожиданно бойко ответил офицерик, после чего майор, поперхнувшись очередной порцией ругани, плюхнул зад на сиденье джипа и ткнул в бок своего водителя. Джип рванулся за колонной, а грузовик остался на месте. Солдаты тут же захлопнули капот и столпились вокруг своего офицера.
— Ну, как договорились? — спросил лейтенант совсем не тем голосом, которым беседовал с майором. — Орудие и патроны у нас есть, горы — вот они, а раз есть горы — то наверняка найдутся и партизаны.
— Все верно, Студент, только давай без митинга, — сказал кто-то из солдат. — Революция — вещь скользкая, чья возьмет, неизвестно, но воевать ни за кого не хочется. А в горах при любой власти можно спокойно отсидеться.
Как мне кажется, это был первый здравомыслящий человек на всем Хайди. Тем не менее, я постарался отойти подальше от дороги, потому что путь этих дезертиров в горы неизбежно лежал через кукурузу. Зная экспансивность и революционную настроенность местных жителей, я счел за лучшее с ними не встречаться. Этот лейтенант и его три десятка солдат могли бы перейти на мою сторону, то есть на сторону нашей группы, и сожрать все галеты, которые были у нас припасены на десятерых, включая носильщиков и примкнувшего к нам Китайца Чарли. Кроме того, Капитан, увидев меня во главе отряда из тридцати правительственных солдат, скорее всего заподозрил бы измену и уложил бы меня на месте, не дав произнести ни одного слова.
В общем, я дал возможность войскам Лопеса поискать партизан подольше. Старательно удаляясь от толпы солдат, которые ломились сквозь Лопесову кукурузу, как стадо кабанов, я совершенно неожиданно оказался на берегу речки, точнее — дренажной канавы или канала. Канава эта обросла высокими зарослями, мутная вода едва струилась, источая самую тошнотворную вонь, рой москитов самого кровожадного вида тут же налетел на меня, и не будь у меня десятка разных прививок от самых невероятных тропических болезней, Я был бы ими — болезнями — обеспечен всерьез и надолго.
Здесь же, у канавы, можно было найти, наконец, подходящую змею, чтобы отправиться на тот свет гораздо быстрее, чем положено. Между стеблями плели свою паутину очень мерзкого вида пауки, способные сожрать десяток колибри и имевшие в запасе столько яда, сколько не каждая змея имеет. В довершение всего при моем появлении в канаву торопливо сполз юный жакараре длиной в четыре фута. Этот парень мог в принципе оттяпать мне ногу, но, как видно, испугался автомата.
Так что от канавы я решил держаться подальше и пошел по маисовым зарослям. Вонь, конечно, долетала и сюда, но уже не так сильно. И тут, когда мне уже казалось, что пора удаляться от канавы, поскольку никакого выхода из подземного хода здесь не могло быть, в светлеющем небе послышался гул вертолетов. С треском и свистом надо мной прошли вертолеты «Пума». Их было четыре, и летели они без всякого строя. Было видно, что они не только никого не ищут, но и сами сильно опасаются, как бы их кто-нибудь не заметил. Вдобавок один из вертолетов был явно не в порядке. Мотор его работал с какими-то гнусными хрюками и бульканьем, а сам вертолет выписывал в воздухе такие непристойные фигуры, что любой трюкач удавился бы от зависти. Это означало одно из двух: либо пилот свихнулся, либо вел машину на последнем издыхании. Остальные машины то и дело шарахались от своего окосевшего коллеги. Я тоже несколько минут провожал взглядом вертолеты, так как боялся, что взбесившаяся «Пума» грохнется мне на голову. Кое-как, однако, вертолеты миновали поле и ушли за горы.
Я уже собрался продолжить путь, поскольку гул вертолетов утих, но тут услышал совсем неподалеку тихие шаги. Нет, это были не дезертиры. Те ушли совсем в другую сторону, и их кабаний треск я бы узнал сразу. Это были совсем иные шаги, не более чем двух человек. К шагам добавился вполне различимый шепот и приглушенный смешок.
На всякий случай я залег и выставил вперед автомат. У меня, правда, была вредная привычка сперва прислушиваться, а потом стрелять, которая, как утверждал Капитан, иногда могла стоить жизни. Но когда я прислушался, то понял, что, возможно, стрелять вовсе не обязательно.
— Нет-нет, — игриво прошелестел некий юный, но уже вполне женский голосок, — дон Паскуаль, мне не хотелось бы стать легкой добычей…
— Но что тебе мешает, малютка? — сладострастно-нетерпеливо прогудел некий низкий баритон, который вполне мог бы принадлежать самому дьяволу-соблазнителю. — Неужели я настолько не подхожу тебе? Ну почему ты так неприступна, моя козочка?
— Вы слишком энергичны, сеньор Лопес… — хихикнула дама. — Ваша страсть понятна, но дайте же и моей возгореться…
— О-о, прелестница! — дон Паскуаль Лопес прямо-таки бурлил, как чайник. — Ты, должно быть, совсем замерзла, здесь так прохладно утром… Я согрею тебя, милая Марсела…
Послышалась довольно звонкая оплеуха, а затем мимо меня промчались двое: девица в сиреневой майке и изящных брючках, а следом за ней — упитанный мужчина в белом костюме и сомбреро, которое у него свалилось за спину и висело на подбородочном шнурке. Дон Паскуаль довольно прытко для своей комплекции настиг Марселу, сцапал ее и стал тискать. Конечно, я не был уполномочен вмешиваться в любовные отношения, но фамилия дона Паскуаля была Лопес, а это значит, что на «Лопес-23» он явно не был посторонним человеком. Ну, а раз так, то он мог прояснить мои сомнения насчет подземного хода. Можно было, конечно, сразу гаркнуть: «Руки вверх!» — но я этого делать не стал. Во-первых, следом за Лопесом и его возлюбленной мог топать телохранитель, а то и десяток таковых. Они вполне могли бы добавить мне несколько дырок в теле, а я никогда не страдал от их нехватки. Во-вторых, дон Паскуаль мог иметь при себе что-нибудь стреляющее и в самом благоприятном для меня случае наделать лишнего шума, а в неблагоприятном — опять-таки добавить мне отверстие в голове, без которого я вполне обошелся бы.