— В неделю?
— В год… К Рождеству Христову…
— Она живет в Оклахоме, во всяком случае, мне так говорили.
— Да, где-то там. Но все деньги забирал ее братец, наш дядюшка Рамон Мартинес, владелец сувенирной лавки, Боливаро-норте, 15, — припомнил я свою легенду.
— А про то, что он старый скряга и сводник, ты тоже знаешь?
— Догадываюсь…
— Пока Анхель был жив, он побаивался меня обижать. Анхель был крутой парень и мог при нужде свернуть ему шею. Может быть, он был и не такой здоровый, как ты, но мог справиться с любым. Его все уважали. Анхель жил отдельно, он работал в порту и был заводилой у докеров, говорят, он там какой-то подпольный профсоюз устроил. Но когда его убили, дядька совсем обнаглел. Я помогала ему в лавке, и он заметил, что многие туристы на меня засматриваются… Дела и так шли неплохо. Лавка у нас была в двух шагах от порта. Как приходит круиз, так сразу толпа. Туристы хотят сувениры. Отделанные ракушки дядька брал у мальчишек по тридцать-пятьдесят сентаво, а загонял по три-пять долларов. Европа брала отлично, янки похуже, но тоже брали. Индейские маски неплохо шли, чучела крокодилов, черепах, игуан, пончо, значки… Иногда удавалось оптом сбыть партию.
Марсела пустила дым через ноздри и со злостью в голосе продолжила:
— А потом появился сеньор Рамирес. Он хотел продать дядюшке свою яхту. Дядюшка, хоть и скряга, но очень хотел иметь яхту — престиж! А это полмиллиона песо, между прочим, хотя она и подержанная, но очень шикарная!
Дядюшка просил Рамиреса, чтобы тот сбросил сотню тысяч. Тогда Рамирес говорит: «Хорошо, я сброшу, Рамон, но твоя Марсела должна принять участие в конкурсе „мисс Хайди“. Если возьмет хотя бы третий приз, то можешь считать, что мы в расчете, а если станет „мисс“, то заработает все, что будет сверх ста тысяч. Ну, „мисс Хайди“ — это же один миллион песо! Вице-мисс — полмильона, вторая вице-мисс — сто тысяч… Конечно, там все было десять раз куплено. „Мисс“, конечно, мне не дали стать. Это уже давно было для Мануэлы Лопес припасено, дочери самого дона Педро, генералиссимуса и президента. А мне, как я понимаю, прикидывали место второй вице-мисс. Рамирес так хотел, чтобы сто тысяч вернуть. Но тут, на втором туре, когда перед комиссией в купальниках ходили, меня углядел Хорхе дель Браво… Это такой кобель! Ночью приезжают агенты, дядюшка чуть не помер, думал, за ним. Даже обрадовался, когда они сказали, что за мной. Я тоже боялась. А меня привезли на виллу к Хорхе дель Браво. Там не так шикарно, как здесь, но тоже неплохо. Он совсем неплохо все обставил, сделал приятно… Драл только очень долго, полчаса, наверно, кончить не мог. Дал пять тысяч песо и сказал, что я могу считать себя „вице-мисс“, и не второй, а первой. Так и вышло! Месяца три он меня держал, потом нашел что-то получше, но и меня не забыл: дал удостоверение, так что мне теперь весь хайдийский генералитет и половина министров знакомы. И все за какие-то полтора года!
— А главного Лопеса ты не обслуживала?
— Видать я его видала, даже несколько раз, но спать меня к нему не водили. У него, кроме жены, три постоянных любовницы есть: одна белая, норвежка, по-моему, яркая такая блондинка — он зовет ее Сан — «Солнце», другая китаянка из Гонконга — Мун — «Луна», а третья, негритянка из самой черной Африки — Стар — «Звезда». Говорят, что он спит со всеми сразу. Как он это делает, я не знаю, не видела, но это так. А жена у него старая карга, от которой даже сержанты охраны шарахаются. Она живет с вибраторами. У нее их целая коллекция, а недавно японцы за полтора миллиона долларов изготовили ей секс-робота, который умеет ласкать и даже говорить ласковые слова. Правда, я его не видела, может быть, это вранье.
— А где живет сам Лопес?
— Никто не знает. У него по всему острову виллы, ранчо, асиенды. Вот эта
— «Лопес-23», а есть еще, по-моему, и «24», и «25», и «30». Они все как-то между собой связаны. Может быть, мы с тобой сейчас переедем куда-нибудь на «Лопес-20» или на «Лопес-27». У него есть дома и в Европе, и в Америке, и в Австралии, и даже в Африке где-то. Но есть одно место, главное, оно называется «Зеро» или «Лопес-0». Только где оно, никто не знает.
— И даже не догадывается? — спросил я.
— У нас пол-острова запретных зон. Которая из них «Зеро» — неизвестно. А те, кто слишком интересуются, — исчезают… Жизнь такая.
Сигареты мы докурили. Эскалатор по-прежнему вез нас по наклонному тоннелю, но наклон теперь был совсем небольшой.
— Слушай, — спросил я Марселу, — но ведь здесь понарыто столько всяких ходов и переходов, ведь нужны были массы народа, чтобы все это построить. Неужели люди не помнят, где чего строили?
— Наивный ты парень! — усмехнулась Марсела и приятельски обняла меня за плечи. — А еще утверждал, что ты хайдиец! Во-первых, здесь в наших горах много старинных штолен, пещер и естественных пустот. Это намного облегчало работу, а во-вторых, у нас примерно пятьдесят тысяч заключенных, почти каждый десятый…
— Ну, а деньги откуда взялись?
— Лопес имеет примерно пятьдесят миллионов только личного дохода, да плюс в его распоряжении вся государственная казна.
Я хотел задать еще несколько вопросов, но тут впереди возникло светлое пятно. Там, в этом пятне, заканчивался эскалатор.
— Куда-то мы приехали? — подумал я вслух.
— Лишь бы там не стреляли… — вздохнула Марсела.
Эскалатор закончился в небольшом, хорошо освещенном зале, отделанном красным мрамором. Прямо перед нами в стене имелась дверь, которая автоматически открылась при нашем приближении. В то же время за нашей спиной сверху опустился щит, отделанный тем же красным мрамором, и мы оказались отрезаны от эскалатора. Перешагивать через порог двери было страшновато — я все время помнил о лазерном душе. Но больше идти было некуда, и я решил, что, возможно, долго мучиться не стоит. Я довольно корректно обнял Марселу за талию и шагнул вперед. Ничего ужасного не произошло. Мы оказались в узком коридорчике длиной примерно в пять ярдов, где при нашем появлении зажегся тусклый свет. Дверь, которая была позади, конечно, тут же закрылась, а вот другая, которая была впереди, почему-то открываться не стала. Даже тогда, когда мы подошли вплотную. В нашем распоряжении, таким образом, осталось несколько десятков кубических футов воздуха, поскольку обе двери закрывались герметически. Никаких иных выходов из коридорчика не было, и я вдруг отчетливо представил себе, что весь остаток жизни мне придется провести здесь, вдвоем с Марселой. Если учесть, что я ничего не ел со вчерашнего дня, то это визави мне не должно было показаться особенно обременительным. Я имел самые смутные представления о том, за какое время мы вдвоем успеем переработать весь кислород в углекислый газ и заполнить это помещение сероводородом, но догадывался, что дожить до седых волос я не успею, даже если съем Марселу до последней косточки.
— Это что, уже все? — произнес я вслух очень глупую фразу, размышляя про себя, стоит ли застрелиться сразу или все же подождать, пока кончится воздух. Решив повременить, я обнаружил на двери замок с десятизначным кодом. Это было неплохо, поскольку придавало смысл всей моей оставшейся жизни. Можно было потратить примерно десять, а то и пятнадцать лет, но так и не найти нужной комбинации. Правда, я слышал, что некоторые замки не любят, когда их слишком долго мучают неправильными комбинациями, и начинают стрелять, пускать ядовитый газ или поливать огнесмесью любителей экспериментов.