— Удивительно, что все еще находятся люди, желающие полюбоваться этой старушкой! — заметил Жильбер, останавливаясь перед «Джокондой».
Несколько посетителей посмотрели на него с возмущением.
— Пойдем, — дотрагиваясь до его плеча, сказал Жан-Марк.
— Не могу. Она меня завораживает, только не красотой, а идиотизмом. Надо бы придумать специальный термин для определения самодовольной глупости ее лица. Что-нибудь вроде «джокондизма».
— Говорят, Леонардо поначалу рисовал мальчика, а потом переделал его в Мону Лизу, — вступила в разговор Валери.
— Это что еще за история? — удивился Жан-Марк.
— Ты что, разве не знаешь, что да Винчи был гомосексуалистом?
— Ты путаешь с Микеланджело!
— Вовсе нет! И он тоже! Собственно говоря, в этом и состоит секрет его дарования. Лично я, в отличие от Жильбера, считаю, что в «Джоконде» все-таки что-то есть.
— Разве что пейзаж, — вставил Жильбер, — но уж никак не физиономия.
Все более многочисленные ценители прекрасного собирались у «Джоконды», как мухи у кусочка сахара. Они поглощали положенную им дозу красоты, качество которой гарантировалось надписью на табличке. То тут, то там какой-нибудь посетитель с видом знатока растолковывал суть шедевра своим соседям. Хорошо еще, что по воскресеньям не бывает организованных экскурсий! Жан-Марка, как и Жильбера, раздражало всеобщее преклонение перед «Джокондой», он предпочел бы любоваться этим полотном в одиночестве. Однако он был далек от того, чтобы умалять талант Леонардо только потому, что миллионы людей считают его великим живописцем. А вообще-то, поведение Жильбера его разочаровало. Не исключено, конечно, что столь тонкого и обычно проницательного юношу подтолкнуло к парадоксальным высказываниям присутствие кузины.
Не торопясь, все трое прошли к соседним полотнам. Итальянская школа выплеснула на них поразительную прозрачность тщательно покрытых лаком лиц. Но лица эти так походили одно на другое, и от картины к картине восторг угасал.
Валери, чтобы было удобнее ходить, сняла туфли и несла их в руках. Проходя по галерее, она пританцовывала. Музейные смотрители провожали ее подозрительными взглядами. Жан-Марку она казалась смешной в своей теплой фисташковой дубленке. На голове у нее была белая вязаная шапочка с застежкой под подбородком. Из круглого отверстия, как из альпинистского шлема, выглядывало розовое остренькое личико.
— Тебе не жарко? — спросил Жан-Марк.
— Нет, мне отлично!
Жильбер отошел от них подальше, как бы подчеркивая, что он знать не знает этой девушки. На нем было темно-синее, похожее на морской бушлат короткое пальто, и в нем он казался одетым в форменную одежду учеником колледжа, который вышел на прогулку в город. На шее Жильбера пузырился темно-красный шелковый шарф, отсвет которого, падая на лицо, окрашивал крылья носа в розовый цвет. Засунув руки в карманы, Жильбер шел по галерее, время от времени останавливаясь перед какой-нибудь картиной. Придирчиво и недоброжелательно осмотрев полотно, он выносил ему нелестный приговор и продолжал свой путь. Отстав, Жан-Марк и Валери нагнали Жильбера в голландском зале перед «Вирсавией» Рембрандта.
— Вот это уже лучше, — важно произнес он. — По крайней мере, Рембрандт ничего не приукрашивает на потребу публике. — Жестоко, но честно и прямо…
— Да, но эта женщина со своими желтыми телесами просто безобразна! — воскликнула Валери.
— Зато она настоящая! — раздраженно бросил Жильбер.
— К тому же, если бы рисовали только красивых, то живопись стала бы уделом парикмахеров, — заметил Жан-Марк.
— Кто знает, — прошептала Валери, — может быть, во времена Рембрандта это и был идеал красоты?
— «Однажды вечером у меня на коленях сидела Красота, но она казалась мне отвратительной, и я осыпал ее бранью», — процитировал Жильбер, с видом заговорщика посмотрев на Жан-Марка.
Тот легким кивком дал понять, что узнал отрывок из Рембо.
— О чем это ты? — удивилась Валери.
— Да так, ни о чем, — загадочно улыбаясь, быстро ответил Жильбер. — Во всяком случае, я сменял бы всех этих Джоконд и Святых Анн на одного миниатюрного «Размышляющего философа» [12] с его винтовой лестницей и сумерками за окном.
Валери устало опустилась на банкетку и стала надевать обувь.
— Ну, все, я выдохлась. Уходим?
— А как насчет того, чтобы еще понаслаждаться живописью? — с издевкой спросил Жильбер. От злости его лицо казалось почти глупым.
Валери вместо ответа встала и повисла на руке Жан-Марка, всем своим видом показывая, как она безумно утомлена. Прижавшись к нему, обессиленная и отяжелевшая, она шла так до самого выхода. Видимо, ей хотелось продемонстрировать какую-то особую близость между ними. Жильбер, продолжая критиковать картины, старался не смотреть на своих спутников. Иногда его высказывания напоминали Жан-Марку насмешки Валери. Несомненно, и тот, и другая обладали живым, противоречивым, язвительным складом ума. Ненавидя друг друга, Жильбер и Валери, тем не менее, вполне могли бы быть родными братом и сестрой. Внезапно Жильбер повернулся и стал пятиться назад.
— Вы молодцы, что взяли меня сегодня с собой, — сказал он. — Благодаря вам я получил массу приятных впечатлений.
Притворялся ли он или говорил правду? Жан-Марк предпочел не выяснять.
— Только мне все-таки кажется, что я вам мешаю, — продолжал Жильбер, — вернее, стесняю вас своим присутствием. Насколько вам было бы лучше без меня!
— Не говори глупостей! — одернул его Жан-Марк.
— Хотите, чтобы я ушел?
— Да-да, уходи, — сказала Валери, отодвигаясь от Жан-Марка. — Ты ведь давно об этом мечтаешь!
— Нет, пожалуй, я останусь.
— Ладно, оставайся.
— Нет, ухожу!
Он все еще продолжал двигаться, пятясь и не обращая внимания на то, что находилось у него за спиной. Внезапно он налетел на двух пожилых женщин, которые негромко вскрикнули.
— Осторожно! — проворчал Жан-Марк.
— «Постучите-ка своими наколенниками, мои дурнушки!» — тихо произнес Жильбер, подмигнув ему.
Жан-Марк рассердился, у него не было никакого желания продолжать игру в цитаты. Жильбер еще дважды пытался привлечь внимание Жан-Марка фразами из Рембо, но его сигналы не были приняты. Телеграфная линия не работала. Валери уже на выходе из музея решила купить открытки: «Мадонну в гроте» Леонардо да Винчи, «Юношу с перчаткой» Тициана и «Даму с веером» Гойи. Выбор был неплохим, но Жильбер не преминул над ним посмеяться.
На улице прозрачный морозный воздух перехватывал дыхание. Землю припорошили белые снежные крупинки. На черных ветвях деревьев образовались ледяные отростки, и от этого ветки казались длиннее. Жан-Марк предложил пойти в английскую чайную, которая находилась за бульваром Сен-Мишель. Они отправились туда, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. Но вскоре Жильбер отделился от них и пошел один. Время от времени он оглядывался, чтобы удостовериться, что Жан-Марк и Валери идут за ним. Нос Жильбера приобрел фиолетовый оттенок, и Жан-Марк запоздало сообразил, что в своем коротком бушлате и тонком шарфике подросток слишком легко одет для такой погоды.