— А почему нет?
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Это… это недостойно тебя.
Наступило молчание.
— Недостойно? — тихо переспросил Николя.
Лицо его стало серьезным. Глаза потемнели, взгляд устремился внутрь себя. Наконец он сказал:
— Ну так что, идем в кино?
Она согласилась. Они разбежались по комнатам, чтобы переодеться. Франсуаза успела первой.
— Что ты там копаешься? — крикнула она Николя через дверь.
— Сейчас! Сейчас! — ответил он протяжным голосом.
Дверь открылась, и на пороге возникла картинка из журнала мод: рубашка в тонюсенькую полоску, бархатные брюки и пиджак, сапожки с пряжками.
— Какой ты шикарный! — сказала она.
— Да брось, ты же видела этот костюм, — пробормотал Николя небрежным тоном. — Я купил его у приятеля.
Он придирчиво оглядел Франсуазу. Она покружилась, демонстрируя свое голубое платье с вертикальными мережками. Николя молчал, взгляд был критичным. Наконец он сказал:
— Почему ты не надела шотландскую юбку и свитер баклажанного цвета?
— Тебе не нравится?
— Нравится, успокойся, но в том наряде ты выглядишь просто шикарно!
— Хорошо, хорошо! Раз уж тебе так хочется.
Франсуаза вернулась в свою комнату, переоделась, и Николя шумно отреагировал:
— Вот это класс! Знаешь, если бы ты не была женой Александра, я бы за тобой приударил!
— Хорош бы ты был! — отвечала Франсуаза, смеясь. — Кстати, ты не в моем вкусе!
Закрывая за собой дверь квартиры, Франсуаза испытала странное чувство — она была сейчас собственницей, свободной и почтенной. Правда, ощущение это мгновенно рассеялось, как только Николя потащил ее за собой вниз по лестнице, вопя во все горло:
— Давай, погнали, а то все пропустим!
На улице они немедленно попали под ливень и бежали всю дорогу до станции метро «Буассьер». Поезд подошел в тот самый момент, когда они преодолели турникет. В вагоне задохнувшаяся Франсуаза без сил плюхнулась на сиденье. Николя стоял рядом, дыша полной грудью и улыбаясь.
Когда они вышли наверх на Елисейских полях, дождь все еще шел. К дверям кинотеатра тянулась очередь черных трепещущих зонтов. Последний сеанс должен был начаться через десять минут. Франсуаза и Николя терпеливо стояли в очереди; он придвинулся поближе к ней, снял плащ, поднял над их головами.
— Ты быстро бегаешь! — похвалил он. — Никогда бы не подумал!
— Почему?
— Ну… у тебя вид не такой… Эй, посмотри-ка! У тех, кто выходит, выражение на лицах странноватое! Может, фильм плохой? Спросим?
— Все равно уже поздно идти в другое место, — возразила Франсуаза.
Дождь пошел сильнее.
— Если я стану знаменитым артистом, нам больше не придется стоять в очереди, — заявил Николя.
Франсуаза хотела ответить шуткой, но напомнила себе, что в артистическом мире самые великие удачи — самые непредсказуемые, и промолчала. Николя на первой строчке афиши, Николя, добивающийся одной победы за другой, Николя, диктующий моду молодым почитателям… Почему бы и нет? Очередь двинулась. Люди шлепали по лужам, какой-то парень, стоявший чуть впереди, все время оглядывался на Франсуазу. Николя небрежно махнул ему рукой.
— Это Камюзо, — пояснил он, — приятель по курсам. Любопытный, как крыса. Он явно на тебя запал. Завтра наверняка спросит, давно ли мы вместе. Когда я скажу, что ты — моя мачеха, он ни за что не поверит! Стоит поспорить, честное слово!..
Бородатые ясноглазые первопроходцы спешивались на ночлег у подножия скалистого пика. Под котелком вспыхнуло пламя, тихонько забренчала гитара, и Николя повернул голову к Франсуазе, которая завороженно смотрела на экран. В рассеянном свете кинопроектора она показалась ему красивее и загадочнее, чем обычно. Николя прежде не замечал строгой чистоты ее профиля. Возможно, он впервые смотрит на нее глазами мужчины? Отсутствие Александра сблизило их, Николя казалось, что они теперь пара. Он вспомнил слова отца: «Чтобы по-настоящему оценить Франсуазу, нужно узнать ее очень близко… Самые благоразумные с виду женщины могут, как никто другой, удивить в интимной близости…» Накануне отъезда в Москву Александр сказал Николя еще одну вещь: «Доверяю тебе Франсуазу!» Но глаза говорили совсем иное: «Я отдаю ее тебе!» Николя был уверен, что не ошибся! Если бы это случилось, Александру было бы плевать. Казалось, такая позиция отца должна была придать Николя дерзости, но он чувствовал одну только неловкость. Он осторожно положил правую руку на спинку соседнего кресла, двинул ладонь к плечу Франсуазы. Захваченная зрелищем, она не шевельнулась. Совсем рядом с пальцами, висевшими в пустоте, он чувствовал тепло незнакомой плоти. Но не смел сделать следующий шаг. Он сказал себе, что, даже не будь она женой Александра, он вряд ли стал бы продолжать. Такую женщину, как Франсуаза, не затаскивают в постель, чтобы приятно провести время, — с такой, как она, строят жизнь. Возможно, это единственный человек в мире, чье уважение ему необходимо. При одной лишь мысли, что он может смутить ее, обидеть, Николя испытал отчаянный страх. Он способен на любую пакость, но только не на это! Франсуаза, не подозревая о внутренних муках своего спутника, смотрела на экран. Один из первопроходцев, с винтовкой за спиной, сторожил под луной сон своих товарищей. Ничто не предвещало приближения индейцев, которые, подобно земляным червям, карабкались в темноте по склону. Николя медленно убрал руку. Часовой упал с перерезанным горлом. Другие открыли огонь по нападавшим. Жестокая картина схватки избавила Николя от тоскливой тревоги. Для него опасность миновала. Он отодвинулся.
— Великолепно! — сказала Франсуаза. — Как это им удается?.. Смотри!..
Она с волнением сжала руку Николя. Он ответил на пожатие — но нежно, открыто, безо всякой задней мысли.
До самого конца сеанса Николя пребывал в счастливом ощущении их подлинной дружбы.
Вдохновленные хорошей погодой, гости, выйдя из дома, рассеялись по парку. Между деревьями, под тентами в белую и кремовую полоску, было устроено три буфета. Повсюду в каменных вазах стояли яркие букеты цветов, гармонировавшие с цветниками и клумбами. На густой зелени лужаек мелькали силуэты женщин в светлых туалетах, блестящих и свободных, похожих на паруса яхт на регате.
Франсуаза и Николя продвигались к самой большой группе приглашенных, откуда доносились громкие возгласы и взрывы смеха. Жан-Марк и Валери стояли в центре оживленной толпы, и Франсуаза, мгновенно угадав в лице брата фальшивую веселость и светскую любезность, расстроилась. А вот Валери выглядела совершенно довольной и спокойной — ничто в ее лице не выдавало юную девушку, взволнованную своим счастьем и гордую тем, что об этом сию минуту узнают окружающие. По всей видимости, Валери считала верхом утонченности вести себя с друзьями так, как если бы она собрала их вовсе не по поводу своей помолвки. «Как ей не хватает истинной, благородной простоты!» — думала Франсуаза, целуя ее. Она прошептала Валери на ухо: