— Что за жизнь! То жрать, то срать! И так весь день! — протянула она, сыто пялясь в подернутый паутинками потолок.
— Да… или трахаться, а то и все вместе. А жить-то когда? — посетовала Муся, вернувшись из ванной, и легла рядом.
Наслаждаясь бездельем и сытостью, они валялись на диване почти голые. На Мусе был только сарафан на тоненьких лямочках, а на Коше длинная, почти до колен футболка с надписью:
NOBODY
KNOW I AM
LESBIAN
расположенной красивым белым квадратом на черной ткани.
Жаркий воздух медленно ползал по комнате. Подруги неподвижно замерли в ленивой дреме. Их организмы сосредоточились на пищеварении, оставив мозг почти без топлива.
Часа через два на подоконнике появился Роня.
— Сони! Вы целый день дрыхнете, как ни приду!
— А что? Есть какое-то занятие? — лениво протянула Коша. — Что? Мы уже востребованы человечеством? Вот у меня куча готовых холстов. И Зыскин мне стуканул, что какой-то француз взял их за очень хорошие деньги. И Валек даже нажился на этом. Я готова быть нужной и полезной. Скажи кому?
— Ну-ну! — рассмеялся Роня. — Остановись!
— Ты что, голодный? — подняла Муся веки и чуть-чуть повернула голову.
— Да нет… У меня даже деньги есть… Я только что встал. Работал всю ночь.
— Мешки грузил…небось? — Коша села и потрясла головой.
— Нет. Книгу писал… — Роня прошелся по комнате. — Книгу! Напишу книгу и стану богатым.
— Блин! Ты же художник, Роня! Ты хоть одну картину нарисовал в своей жизни? — Коша сползла с дивана и потянулась, громко мяукнув.
— А зачем? Меня и так из общаги не выгоняют. Макет склею и все. Кисточки выкину. Нет, Коша. Тебе подарю! Я понял, чтобы быть художником, ни в коем случае нельзя получать художественное образование. Я очень рад, что не учился на писателя. Сам. Все сам придумывал. Пробовал. Нельзя! Нельзя у других перенимать. Так можно только вторяки делать. Завод. Автор Союз Писателей. А чтобы что-то хорошее написать. Ну совсем хорошее! Надо все самому.
— Как же ты поступил? — удивилась вдруг Коша. — Ты же рисовать не умеешь! Блин!
— Не умею. — согласился Роня. — Сам не знаю, как поступил. Я на режиссерское хотел. Не взяли за стеснительность. А рассказики и пьески у меня хорошие. Писать буду. О! Вы, что уже напились?
Он понюхал бутылку, согнав с горлышка пчелу.
— Ну-у… — протянула Муся. — Так чуть-чуть… Хочешь?
Роня пожал плечами.
— Э… типа… Можно и да…
— Пойдем сходим. — Коша вскочила с дивана. Ей стало стыдно. — Мы уже вдвоем все выпили.
Муся сползла следом:
— Какие вы шумные. Вы какие-то слишком реальные. Жизни надо следовать, а вы превращаете ее в окрошку… Фу!
— Ну, хочешь — оставайся… Мы сами сходим, — предложил Роня.
— Ну уж нет! — Муся перехватила расворошенные после сна волосы косынкой.
Посмотрела на себя в зеркало и, оставшись недовольной, опять распустила космы.
— Ну… — сказала она и первой выползла на тротуар. — Пойдемте!
Девчонки висели друг на друге и, заплетаясь, перебирали ногами. И тихий молчаливый зной развороченного Большого проспекта изредка лишь нарушал шум машин, пересекающих его на большой скорости. И огромные тополя покачивались в горячем летнем небе.
Навстречу торопливо семенил дядька изрядного возраста. Того возраста, когда мужчины уже успевают доказать себе, всему миру и своим женам, что они главные в доме, и успокаиваются, постепенно сдавая позиции. Когда мужчина приблизился на расстояние трех шагов, Коша и Муся, не сговариваясь, задрали к подбородку подолы, обнажив бесстыдно все подробности своих тел.
— Хотите звезду посмотреть? — крикнула Коша и захохотала.
— А лучшие в мире сиськи? — добавила Муся.
Мужичонка попятился вбок и почти бегом кинулся прочь.
— Он нас испугался! — кричала Коша радостно. — Испугался!
Муся долго не могла идти от смеха и, прислонившись к изгороди, сотрясалась в конвульсиях.
— Долбанутые! — сказал Роня и посмотрел вслед мужику с сочувствием. — Вдруг у него будет инфаркт?
— Роня! Мы решили совершить кражу! Только не решили еще — что будем красть и у кого. Ты поможешь нам? — на весь проспект крикнула Коша.
Роня принимал мир таким, как есть. Оценив свои возможности, будущий писатель смиренно согласился:
— М-м-м. Думаю, что я приму в этом посильное участие.
— Ура!!! Ура! Ура! — крикнули девчонки хором и припустили бегом, распевая на ходу:
— Дорогая моя киска!
Подними повыше хвостик!
Я засуну тебе в поп-п-ку
Электрическую пил-л-ку!
Тут Кошу осенило, что она никогда ведь не была в Петропавловке до этого. Откуда же она узнала про эту полосу краски? Она остановилась и заорала:
— Муся! Блин! Я видела это во сне!
Муся вздрогнула:
— Что ж ты так орешь-то?! Что ты видела?
— Ну то, что там на камне краска и подземный ход! Краска-то была! Была!
— Где? — Муся посмотрела на нее как на больную.
— Ну там! Ты что? Не веришь мне? — Коша вдруг разозлилась. — В Петропавловке!
Муся подняла брови в недоумении, но вдруг воскликнула:
— А!!! Кастанеды начиталась…
— Это правда, — согласилась Коша. — Я читала книгу. Но про краску я узнала гораздо раньше.
— Это неважно, — поморщилась Муся. — Кастанеда, он очень странный. Он изменяет тебя так, что тебе кажется, что ты все это уже знала, но это не так. Ты не знала этого. Оно с тобой случалось, но ты не могла этого осознать, потому что у тебя не было подходящих слов. Но я не хочу об этом разговаривать! Меня тетка устраивает на работу! И там это все — не нужно!
И, подпрыгивая, Муся побежала дальше по солнечным пятнышкам на пыльном асфальте. Особенная летняя тишина, возникающая между отчетливыми шорохами и всплесками далеких голосов, наступила внезапно на всем проспекте.
— Да нет! Правда! — крикнула Коша. — А сегодня я руки видела. Когда ты пришла.
— Ну я и говорю! — со смехом откликнулась Муся.
— А что за полоса? — спросил Роня.
— Мне приснился сон, — возбужденно начала объяснять Коша, — что в Петропавловке есть подземный ход, который начинается прямо из стены. Там есть мета — полоса краски на камне. Мы были там сегодня! Эта полоса действительно есть!
— Ну хорошо… — Роня попытался представить разумную версию. — А если ты когда-то увидела эту полосу, а потом тебе приснился сон. А потом ты снова увидела это место и подумала, что тебе все приснилось.