Коша отмахнулась от него:
— Писатель! Не была я там никогда! Ни-ко-гда! Понял? Все закрыли тему.
Мусин порыв бодрости иссяк:
— Все равно, это все пустое, — сказала она и снова лениво поплелась, шаркая ногами.
Муся разгоняла молчание пустоты, догадалась Коша, но не сказала об этом вслух. Консервная банка упруго отскочила от носка Муси, громко загрохотала и остановилась в постриженной травке газона.
Роня неопределенно ухмыльнулся:
— Ну и как. Руки-то? Чистые?
— Ну так… — Коша поморщилась. — Руки, как руки! Только цвет у них дурацкий.
— Да? — Роня оживился. — Ты какие видела?
— Ну такие, сюзюлевые, как из газа какого-то…
Роня задумался. И остаток дороги шел молча.
(Коша)
Белые ночи уже кончились. День еще был длинным, но после полуночи уже начинала вырастать темнота.
Коше приснилось, что они с Роней сидят в кабаке на Грибоедова, там, где тусуются геи. Роня, типа, написал детектив, разбогател и угощает Кошу всякими всякостями. Вдруг входит этот человек в сюртуке и садится напротив. Официант гордой походкой несет ему румяного поросенка, человек приветливо машет Коше рукой и с хрустом втыкает в ляжку вилку. Тут оказывается, что они сидят за одним столом, а поросенок оказывается трупиком с пляжа.
Проснулась в холодном поту. Это уже было слишком.
Стояла над раковиной чистила зубы и тряслась мелкой дрожью.
Утро было пасмурным. После вчерашнего зноя это спасало, возвращая желание заняться производительной деятельностью. Соседка уже завела «Желтые тюльпаны». Мусино место на диване еще хранило смутные очертания. Странно, что Коша не слышала, как она ушла. Черт! Семь утра! Чего не спиться? Коша бодро принялась грунтовать холст. Когда закончила, снова почувствовала, что ей необходимо лечь.
Она взяла опять Кастанеду, принесенного Мусей, и прочитала ровно один абзац.
* * *
Когда пришел Роня, оказалось, что Коша снова спит, положив голову на раскрытую книгу.
Он осторожно спустился с подоконника и долго стоял, наблюдая за спящим лицом. Длинные ресницы девушки вздрагивали, зрачки под веками быстро бегали, разглядывая сон.
Ее разбудило ощущение тревоги.
— Черт! Напугал! — вскочила Коша.
— Кайф. Такой влажный ветер… — сказал Роня, блестя темными глазами на осунувшемся от ветра лице.
Он сунул руки в карманы и вытащил какую-то мелкую вещицу.
— Где шлялся? — лениво потянулась Коша.
— Да так. По Обводному ходил, на Пряжке, на заливе был. Так странно. Видел, как луна светит сквозь воду… Небо уже темное, а море — как перламутровая створка раковины.
В руках у него блеснуло.
Коша протянула руку:
— Ты что, так и не ложился? Что это?
— Да… Нашел… Змейка. Колечко. Не ложился…
Он уронил в ее ладонь блестяшку. Безделушка вызвала ощущение знакомости, но Коша не могла понять откуда.
— Хочешь, возьми себе.
Коша не очень понимала — зачем, но не могла выпустить из рук.
— Спасибо… — вяло пробормотала она и сунула змейку в карман.
Побродила по комнате, бесцельно хватая и переставляя вещи.
— Ты знаешь, на днях убили одну ни в чем не повинную кошку, — сказала Коша с грустью.
— Это бывает с кошками.
— Но ее убили специально. У тебя есть баблы? Жрать хочется.
— Немного есть. Пойдем.
Пока Роня заказывал в столовой яичницу, Коша тупо стояла у витрины. Что-то метнулось за спиной, но когда она оглянулась, никого не было.
Зато она вспомнила, что змейка-то приснилась. Она снова достала ее из кармана. Да, это она. Только без рубина. Странно, но это открытие нисколько не удивило Кошу. Она снова призадумалась о своих последних открытиях. Они скорее пугали ее, чем радовали или удивляли.
— Роняя? — Сказала Коша, уплетая яичницу. — Она мне приснилась во сне.
— Кто?
— Змейка.
— Да?!
— Что «да»! — она швырнула вилку. — Вдруг я свихнулась? То подземный ход, то змейка — не круто?
— Ну и что? Что тут такого? А кто не свихнулся? В этом городе все свихнулись. — Роня продолжал уминать яичницу. — Спокойнее надо. Ты не спеши — прожевывай как следует.
Некоторое время в кафе раздавался только мерный стук вилок и жужжание мух.
(Рита)
Рита очнулась от того, что Пикассо поставил перед ней пиво.
— Ты чего? — поежился художник, пряча взгляд под мохнатыми ресницами.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Рита, открывая бутылку.
— Ну… — Пикассо замялся и отхлебнул из бутылки. — Ты как-то нехорошо на меня посмотрела. Как врач в дурке. Ха-ха…
Рита оживилась:
— А ты был в дурке? Да!? Ну-как! Расскажи-ка!
— Да… — Пикассо снова хлопнул ресницами. — Ничего интересного.
— Ну! Ничего! Я-то не была там никогда! Расскажи! Ну, я же прошу тебя! Пьет мое пиво и мне же не хочет рассказать! Что за люди?
Она сделала вид, что дико обиделась.
Пикассо виновато посмотрел на Риту и смущенно улыбнулся.
— Правда! Ничего интересного. Там мужик такой туповатый был. Ему что ни скажешь — он соглашается. Только все равно не верит. Это же видно. Он просто очень хорошо выучил во что можно верить, а во что нельзя и теперь ни во что не верит вообще. А потом привели какого-то профессора. Тот вообще дебил! Заставлял меня какие-то цифры писать. Встанет и молчит. А я должен угадать, что ему там мерещится. Мне кажется, он с психопатками там трахается.
— Да!? Что же тебя натолкнуло на такую мысль? — Рита изумленно подняла брови.
Пикассо вздохнул:
— У него были очень чувственные губы. И потом, я видел, как он смотрел на одну девку. Там была одна рыжеволосая. Мелкая такая с круглой попкой и сисечками с кулачки.
— А как ты мог видеть? Она что, в кабинет заходила? — усмехнулась Рита. Провоцируя Пикассо на дальнейшие откровения.
— Нет. Он из окна на нее смотрел. Это летом было. Они гуляли, в смысле, психи во дворе. Я решил заранее от армии закосить. Чтобы после института тоже не забрали. Но не подрасчитал малек. Мне шизу приклеили, а я хотел МДП.
— Как же ты так? — Рита закурила и протянула пачку Пикассо.
— Спасибо… — сказал тот и вытянул сигарету. — Они мне какие-то вопросы стали задавать. Типа, что общего у мела и ботинок. Или у лампочки с Луной. Я так и не знаю, на чем я засыпался. Но почувствовал, что на вопросах. Но они неправильно спрашивают. Во-первых, они не предупредили, по какому принципу надо обобщать. У предметов бывает очень много общего там, где и не ждешь. Вот например, как бы ты ответила? Нужно убрать лишний предмет. Лампочка, Луна, свеча. Вот, что бы ты оставила?