Пришел черед Хинако описывать богемную атмосферу художественного университета. В тени бесконечной борьбы ярких и талантливых личностей Хинако была самой что ни на есть заурядной студенткой. Зато она не пропускала ни одной премьеры или рок-концерта, и жизнь ее била ключом.
Фумия слушал ее рассказ, а в голове упорно крутилась одна-единственная мысль: интересно, каким был ее первый мужчина? Когда он появился в ее жизни? В университете или позже? Слушая ее частое дыхание за своей спиной, Фумия представлял Хинако в мужских объятиях. Он попытался отогнать наваждение, но ничего не вышло. Наконец ему удалось убедить себя, что допускать подобные мысли, находясь один на один с девушкой в глухом лесу, как минимум недостойно.
Внезапно заросли расступились, и перед ними раскинулось поросшее травой небольшое ущелье. Вытянутые к солнцу ядовито-красные цветы оживляли сонную картину. На фоне синего неба и яркого солнца ущелье казалось изумрудным.
Ущелье Богов. Справившись с подступившим волнением, Хинако выдохнула:
— Надо же. Здесь все как прежде. Ничего не изменилось.
Фумия окинул ущелье взглядом. Его можно было обойти всего минут за десять. Лес резко обрывался у самого его края, на склонах не росло ни деревца. Собственно, это было даже не ущелье, а просвет между скалами, лежавший выше Якумуры над уровнем моря. И все же, сколько помнили себя эти места, их всегда называли Ущельем Богов.
Вокруг стояла удивительная тишина. Ни ветерка, ни шороха. Здесь и правда ничего не изменилось. Время словно замерло, боясь шевельнуться.
Они начали осторожно спускаться по скользкому склону. Еле заметная тропка окончательно потерялась в густом бурьяне, бросив Хинако и Фумия на произвол судьбы.
— Помнишь, в тот последний раз мы играли здесь в «птичку»?
Хинако мечтательно улыбнулась в ответ:
— Да, было дело.
Для «птички» их было слишком мало. Круг получился узким — один водит, двое ходят вокруг. Да и вообще, «птичка» — забава для малышей. Не к лицу четвероклассникам заниматься такой ерундой. И все же в тот день они резвились и радовались, словно дошколята. Человеку в любом возрасте свойственно оглядываться в прошлое. Может быть, в тот миг они, совсем дети, уже почувствовали нечто подобное, с ностальгией оборачиваясь назад, в еще более раннее детство, когда были дружнее и искреннее друг с другом.
Птичка в клетке, птичка в клетке,
Когда же ты уснешь? —
звонко отдавались в тишине ущелья тоненькие детские голоса.
— Мне постоянно выпадало водить, помнишь? — (Фумия слушал ее, задумчиво склонив голову набок.) — Вас и было-то всего двое. Казалось бы, ничего не стоит отгадать, кто стоит за спиной, а у меня никак не получалось. Закрываю глаза и чувствую, как вы с Саёри кружите вокруг меня. И мне вдруг так страшно стало! Я испугалась, что навсегда останусь в кругу и никогда не смогу выбраться. Из глаз сразу покатились слезы.
Фумия отлично помнил этот момент. Они с Саёри, напевая, ходили по кругу. Иногда Саёри поглядывала на него из-за плеча Хинако. Ее раскосые глаза почти превратились в щелочки, тонкие губы растянулись в довольной ухмылке. Каждый раз, встречаясь с ней взглядом, Фумия чувствовал, что мучительно краснеет. Пожалуй, на те короткие мгновения они превратились в заговорщиков, связанных некой общей тайной и даже робким влечением. Они украдкой переглядывались, обменивались секретными жестами…
— Кто у тебя за спиной стоит?
В уши ворвался голос Хинако. Фумия вздрогнул. Убирая запутавшуюся в волосах травинку, Хинако продолжала:
— И вот, когда я в который раз ошиблась, Саёри сжалилась и нарочно крикнула погромче, давая понять, что это именно она стоит у меня за спиной. Естественно, на этот раз водить выпало Саёри. Надо сказать, ей тоже не везло. Но мне казалось, что она специально ошибается. Тогда мне вдруг пришла в голову мысль: а может, ей нравится водить? Водящего иначе называют чертенком. А черт — это дух мертвеца…
В голове Фумия внезапно вспыхнули слова из вчерашней книги. Отгоняя их прочь, он в смятении отвел глаза. Прямо на него, разинув алые пасти, хищно глядели крупные цветы.
— Красивые растения, — задумчиво протянула Хинако, запуская руку в болтающуюся на плече цветастую сумку. — Я немного порисую, ты не против? — Хинако присела на траву.
Фумия вспомнил, что рисовать — профессия Хинако.
— Давай. А я пока прогуляюсь.
По пологому склону он направился к небольшой впадинке в центре Ущелья Богов. Почва здесь была сыроватой, и, дойдя до центра впадины, он почувствовал, как носки кроссовок увязают в земле. Из-за слишком высокой влажности здесь не было никакой растительности, лишь бугрились и лопались крошечные черные пузырьки. Казалось, земные недра недовольно ворчат, и это ворчание пеной прорывается на поверхность.
Фумия оглянулся назад. Зелень склона была исполнена жизненной силы и какой-то диковатой пьянящей свободы. Трава, деревья, горы словно встали на цыпочки и нависли над застывшим в центре этого великолепия Фумия. Небо убегало в высокую даль, скалы грозно взирали на него сверху вниз.
Внезапно он почувствовал, как от земли по ногам поднимается холод. Кроссовки почти наполовину ушли в зыбкую жижу. Фумия охватил страх. А что, если он совсем увязнет? Он торопливо вытащил правую ногу. Подошва казалась черной от налипшей грязи. Вытащил левую — теперь в топкую грязь погрузилась правая.
Наверное, очень страшно оказаться посреди болота. С трудом подавив желание броситься подальше от странного места, он осторожно двинулся назад. В воздухе пахло сыростью. Осторожно обходя крошечное болотце, он размышлял о том, откуда оно могло взяться. Раньше здесь не было так влажно.
Школьниками их как-то раз водили на экскурсию в Ущелье Богов. Одной из важных задач кружка по естествознанию был поиск истока Сакагавы. Вместе с руководителем кружка они шагали вдоль русла реки, подбирали каменные обломки, исследовали породы. Они видели, как Сакагава тонким ручейком возникает из земли в рощице неподалеку от Ущелья Богов, и пришли к выводу, что вода с окрестных гор, скопившись в ущелье, выходит на поверхность и дает начало реке.
Фумия вспомнил, как Саёри неожиданно для всех высказала противоположную теорию. По ее мнению, как раз впадинка в центре Ущелья Богов служила истоком Сакагавы. В памяти остался обращенный к одноклассникам гневный взгляд Саёри. На красном от злости личике было написано непримиримое упрямство и уверенность: «Говорите что хотите — я-то знаю, где правда».
Сейчас Саёри могла бы воочию убедиться в собственной правоте. Вряд ли кто-то смог бы доказать обратное, взглянув на крошечные черные пузырьки на поверхности впадины.
Но Саёри умерла. Это произошло буквально через несколько месяцев после той самой экскурсии. Проводить ее пришли все члены кружка естествознания, включая, конечно же, Фумия. Все они по очереди подходили к гробу для прощания. Фумия навсегда запомнил выражение мертвого лица Саёри. Его трудно было назвать безмятежным. Кожа казалась еще белее обычного, а бескровные губы искривляла гневная усмешка. На лице застыло выражение сердитого изумления перед вероломной смертью. Казалось, сейчас она распахнет свои удивительные раскосые глазищи и уставится на Фумия. Даже сейчас, стоило ему вспомнить это мертвое лицо, по спине пробежал неприятный холодок. Фумия поежился. Почему в последнее время он только и делает, что думает о Саёри?