Хинако вежливо улыбнулась.
— Такая вот старинная история, барышня. — Водитель сосредоточенно смотрел на дорогу, тихонько посмеиваясь, словно и сам до конца не верил в диковинную легенду.
За следующим поворотом в глаза внезапно ударило яркое солнце. На мгновение картинка словно превратилась в негатив. На фоне бесцветного пейзажа четко вырисовывался яркий силуэт. Хинако вгляделась в дорогу. Белые одежды и обмотки на ногах делали бредущего вдоль обочины человека похожим на покойника в саване. За спиной плетеная корзина. На шляпе из осоки надпись черной тушью: «Два путника». Поступь тяжелая. Хинако присмотрелась: вроде бы двое паломников неторопливо шагают по солнцепеку в сторону Якумуры. Один впереди, а позади маленькая, словно детская, фигурка. Их контуры, расплываясь, дрожат в струях горячего воздуха.
Такси поравнялось с паломниками в белых одеждах, и водитель пробормотал:
— Видать, нравится пешком идти. Другие-то всё больше на автобусе объезжают восемьдесят восемь святынь Сикоку.
Хинако не отрываясь смотрела в окно. Машина как раз поравнялась с белыми фигурами. Внезапно девушка поняла, что паломник только один, вернее, одна, — пожилая женщина со смуглым, обветренным лицом шагала, с трудом передвигая ноги и грузно опираясь на палку. Солнечный свет сыграл с Хинако коварную шутку, вот ей и показалось, что перед ней идут два человека.
И все же странное ощущение, что паломников двое, не отпускало Хинако. Обернувшись, она все вглядывалась в бредущую по дороге женщину, пока та не скрылась из глаз.
Да нет, точно одна. Показалось.
Дорога сделала еще один виток, и взору открылась прильнувшая к горному потоку узкая долина. На рисовых полях, ступенями сбегавших с крутых склонов, качались упругие зеленые колосья. Серые крыши крестьянских домов тускло поблескивали на солнце. Глубокие ущелья поросли дремучим лесом.
Вот она, Якумура.
Хинако опустила стекло, и в салон ворвался давно позабытый аромат летнего луга.
Река уютно журчала, в зеркальной глади воды отражались зеленые кроны. Сказочная погода! В такой день не на работе сидеть, а устроиться с хорошей книжкой где-нибудь под деревом.
Фумия Акисава со вздохом отошел от окна и обреченно взглянул на царивший в комнате разгром.
Помещение в деревенской администрации, носившее гордое название «Библиотека», больше напоминало склад. Серые металлические шкафы и картонные коробки с трудом умещались в тесной пыльной комнатенке. На полу повсюду открытые ящики с ворохом книг и буклетов. «Прогулка по префектуре Коти», «Императорская служба: героические страницы прошлого провинции Тоса», «Тосский фольклор и обычаи» — за долгие годы в управе скопилось море самой разной краеведческой литературы. Фумия окинул взглядом опостылевший беспорядок.
Даже распахнутое настежь окно не спасало от липкой духоты. Откинув с потного лба волосы, Фумия опустился на пол и принялся сортировать следующую стопку брошюр. В воздух взлетело очередное облако пыли. Скрипнула дверь, и в проеме показалось изрытое оспинами лицо Кэна Мориты.
— О-о… Похоже, дела движутся, профессор! — Морита удивленно оглядел разгромленную библиотеку.
Фумия прозвали профессором за его увлеченность историей. Пару лет назад он обнаружил на террасах побережья Сакагавы следы поселений эпохи Дзёмон. [6] О находке написали в газетах и сообщили по районному телевидению, после чего к Фумия намертво приклеилось дурацкое прозвище.
Вообще-то в деревенской администрации он числился специалистом по связям с общественностью, что вполне его устраивало, поскольку позволяло заниматься единственным по-настоящему любимым делом — историей. И даже добровольно вызвавшись разобрать библиотечные завалы и создать зал краеведения, Фумия прежде всего преследовал собственные исследовательские цели. Однако он и в страшном сне не смог бы представить, что уборка в библиотеке обернется столь тяжким трудом.
С горькой усмешкой он показал Кэну перемазанные пылью ладони:
— Если помочь пришел, то милости прошу.
Кэн энергично замотал головой:
— Я, пожалуй, воздержусь. Я вот о чем хотел попросить… Не подежуришь за меня? — Морита смущенно взглянул на Фумия, устроившегося на полу со стопкой книг. — Все на Бон в отпуска разъехались. Я один в конторе остался. А тут Кацуми позвонила. Мне бы срочно по домашним делам отлучиться. Ты уж извини, не посидишь в зале?
Фумия мгновенно почувствовал укол совести. Сидя в библиотеке, он совершенно позабыл о том, что в управе почти никого не осталось и его коллегам приходится работать за троих.
— О чем речь! Сейчас подойду. Иди.
Фумия опустил на пол стопку книг. В глаза бросилась обложка верхнего тома: «Древняя культура Сикоку». Завтра начинается и его отпуск в честь Бона. Кажется, неплохое чтиво для выходных. Захватив потрепанную книжку, Фумия покинул библиотеку.
Здание деревенской управы выходило окнами на юг, прямо на дорогу. Солнце палило нещадно, и в общем зале было еще жарче, чем в библиотеке. Вентилятор заело, и он гнал бесполезный воздушный поток к столу отсутствующего начальника отдела по работе с населением. Когда Фумия, вымыв руки, уселся на раскаленный стул, Морита был уже у двери.
— Там заметка Каваками. Тиснешь ее в деревенский вестник? — Он указал на листок, пришпиленный над столом Фумия.
Под окном раздался автомобильный гудок. Кацуми, жена Мориты, уже махала ему из небольшого белого автомобиля. Пообещав быть через полчасика, Кэн скрылся за дверью.
В тишине опустевшего здания управы Фумия поставил на стол текст-процессор и положил перед собой заметку деревенского главы Каваками. Текст оказался таким же косноязычным и безликим, как и все написанные им заметки:
«Близится к завершению лето. В период отдыха школьники могут оказаться жертвами детского травматизма в горной и речной местности. Мы, взрослые, должны единым фронтом предотвратить возможный трагический исход».
Поморщившись, Фумия напечатал заголовок: «Приветствие главы».
Выпуск ежемесячного «Вестника Якумуры» входил в обязанности специалиста по связям с общественностью. Обычно он открывался приветствием деревенского главы, затем шли нехитрые деревенские новости, сообщения о родившихся и умерших, а еще — идея Фумия — мелкие заметки о родной деревне. Каваками, жаждущий придать вес любому событию, по полмесяца мусолил тексты и наконец приносил их Фумия, который, превозмогая желание переписать все заново, усаживался за машинку править.
«Не за горами новая учебная четверть. Все мы хотим видеть наших ребят здоровыми и отдохнувшими. Для того чтобы они вернулись в школу в полном составе, нам нужна ваша помощь».