Мы вернулись в Моухей, не проронив ни слова. Я надеялся, что выйдем прямо к дому Гарделлов, но то ли Делберт не смотрел, куда идет, то ли нарочно решил еще раз протащить меня через деревню. Пустую и замершую в тишине.
Потому что она — часть мертвого пятна, которое превратилось уже в мертвый округ. И я скоро стану всего лишь куском мертвечины.
Но нет, Моухей, слава богу, не вымер! Из дома Биннсов выскочила девочка лет десяти-одиннадцати и уставилась на меня с открытым ртом. Она была некрасивой, похожей на мать (я сразу сообразил, что вижу дочь Линды, о которой она чересчур сильно переживает), и светлые волосы были жидкими. В золотистый водопад, как у О'Доннелов, им никогда не превратиться.
— Чего тебе, Торин? — негромко спросил Делберт. Она нахмурила бесцветные бровки и не ответила.
Сунула руки за пояс ситцевого платья, как ковбой в салуне запускает пальцы за ремень, готовясь выхватить сразу оба кольта, и закружилась, танцуя под слышную только ей музыку. Я остановился на полушаге. Смотрел на девчонку и хотел… нет, жаждал оказаться за тысячи миль отсюда. В Лос-Анджелесе, в Китае, в российской тайге. Только не в Моухее, где у девчушек так украшены пояски на платьях.
Делберт сторожко оглядывался по сторонам, будто стоит кому-то еще выйти за порог — и он кинется удирать.
— Мне это мерещится? — вполголоса спросил я. Девчонка не расслышала, а мальчик ответил мгновенно:
— Нет, сэр. Это так и есть.
Так и есть?! То есть ничего необычного? Да, да, да, это обычно для мертвой деревни, мертвого округа, мертвой страны!
— Сделайте вид, что ничего не заметили, — шепотом выпалил Делберт. — И никому не говорите об этом. Пожалуйста!
Ага, вот сейчас поддержу вашу игру! Если это игра — залезайте на компьютерный экран, в реальной жизни вам делать нечего. А нам с Джейком нечего делать здесь, мальчишка был прав.
— Мы уезжаем, — решительно объявил я. — Иди скажи всем, что мы с мистером Риденсом немедленно уезжаем отсюда. Пусть миссис Гарделл зайдет забрать ключи.
— Мне обязательно с ней говорить?
Я привык, что у меня на шее висит Джейк. Даже горжусь иногда своей ношей. Но этот парнишка зря рассчитывает тоже уцепиться. Я вижу его второй день — и последний. Какое мне дело до грызни моухейских аборигенов? С чего вдруг я должен облегчать ему жизнь? Я не мать Тереза… Да в Моухее мать Тереза чокнулась бы в одну секунду!
— Делай что хочешь! — огрызнулся я.
Торин Биннс перестала кружиться и удивленно захлопала глазами. А прикрепленные к концам ее пояска кости перестали наконец подскакивать и стучать. Я до сих пор видел целиком только птичьи кости: куриные, индюшачьи, в общем, те, которые нормальные люди, не зараженные вирусом вегетарианства, с удовольствием обсасывают во время семейного обеда. А эти были гораздо больше. Но на коровьи или лошадиные не тянули.
Еще бы! Это ведь…
Не знаю! Не знаю! Не знаю! И пусть внутренний голос заткнется! Не буду я думать, чьи это кости! Заберу Джейка и уеду. Все, привет оставшимся! С меня райского места по гроб жизни хватит!
* * *
Джейк сидел за кухонным столом и писал. Окурки вываливались из переполненной пепельницы, по светлой клеенке пролегли полоски карандашных шрамов, а исписанные листы громоздились кривой кипой на столе — и не меньше трех десятков разлетелось по полу. Джейк этого не заметил. Не знаю, в каком темпе писал Кризи и как выглядело его рабочее место в разгар творческого процесса, но я представить не мог, чтобы человек за несколько часов исписал от руки больше ста листов. Причем большинство — с двух сторон.
Когда я вошел (обычным шагом; что изменилось бы, пронесись я через деревню, как перепуганный заяц?), Джейк на миг поднял голову, и его глаза меня испугали больше, чем гниль, пожирающая мух. Остекленевшие, они налились кровью и в самом буквальном смысле лезли из орбит. Джейк не видел меня и, скорее всего, вообще ничего не видел, разве что свой драгоценный Сермахлон. Я подскочил и затряс его, как тряпичную куклу.
— Очнись! Джейк, очнись сейчас же!
Его локоть задел листы на столе, и они стаей порхнули на пол. А посиневшие пальцы правой руки продолжали стискивать ручку в судороге, близкой к окостенению. И взгляд оставался пустым.
— Джейк! — заорал я. Голова моего лучшего друга запрокинулась, рот открылся. Он мешком висел у меня в руках. — Джейк, посмотри на меня! Это я, Уолт! Слышишь, Джейк?
Он вдруг с силой выдохнул, долгое горячее «хххххха» ударилось о мое лицо; изо рта у Джейка пахло плохим виски и горячей кислятиной, похожей на рвоту. Но он пришел в себя. Зашевелился, заморгал и, покачиваясь, встал на собственные ноги.
— Что… со мной?
— Ты принес сюда все, что писал раньше?
— Н-нет. Я… Я взял пачку чистой бумаги, — его глаза блуждали по россыпям исписанных листов. — Достал несколько и начал работать… А потом… Не помню.
— У тебя в голове что-то замкнулось, Джейк. Не представляю, с какой скоростью ты писал. Можешь положить ручку?
Ему это удалось, хотя он и морщился, разжимая пальцы. А вот то, что он сумел криво, но улыбнуться, меня поразило.
— Это… — Джейк в последний раз обвел взглядом результаты своей сегодняшней работы и тяжело перевел дыхание. — Это же прекрасно, Уолт.
Ну, терпеть от Джейка дифирамбы моухейской атмосфере после того, как он чуть не отдал концы у меня на руках, — это перегиб! А он добавил:
— Мне здесь до чертиков хорошо пишется, — и я взорвался:
— Кретин! У тебя чертики уже из ушей сыплются, ясно? Так что хватит плести чепуху и слушай, что я говорю: мы немедленно уезжаем. С этой деревней неладно, Джейк. Здесь из квадратного дюйма земли можно, наверное, фунт ЛСД выжать. Если местным нравится помалу сходить с ума — на здоровье, но я пока палату в специализированной клинике не заказал. И тебя навещать в такой палате не хочу! Иди прими душ, и будем собираться!
— Нет! — взвизгнул Джейк. — Не надо! У меня снова затык начнется, если я отсюда уеду! Не надо, Уолт! — он по-детски всхлипнул, хотя глаза оставались сухими. Разве что кровь вот-вот брызнет. — Давай останемся. Хоть на пару недель, как ты обещал.
— Опомнись! Не видишь, что с тобой творится?
Я потащил его в коридор и ткнул мордой в зеркало.
— Ну как? Нравится?!
— Да! — Джейк вырвался из моих рук и проорал изо всех сил: — Да!!! Потому что мне плевать, как я выгляжу, если мне пишется! Ты этого никогда не— понимал, жевал жвачку с моральными рассуждениями, и печатают тебя только потому, что тебе повезло с агентом. Если бы Терри не подмазывал издателей, хрен бы твои книги кто-то взял!
Не знаю, как я его не ударил. Наверное, глаза застлало яростью, вот руку и повело в сторону. Вместо носа Джейка мой кулак врезался в стену за его спиной. Но Джейк все равно вскрикнул. И повалился на колени, обхватив голову обеими руками.