Но время шло. Жаждущему становилось все хуже.
Участвуя в подготовке нашего грандиозного эксперимента (Викториан называл его «ритуалом»), я в глубине души сомневался в его целесообразности. Уверенный, что лекарство должно быть материальным, и не веривший, как Викториан, в иные миры и измерения – в идеалистическую конструкцию мира – я шел на поводу у Викториана и Валентины, в перерывах между посещениями ресторанов и беседами готовя необходимые отвары, снадобья и зелья.
Викториан объявил, что на весь «ритуал» потребуется максимум три дня. Но, может быть, удастся провернуть все гораздо быстрее. Если же за три дня экзорцизма ничего не изменится, то нам нужно будет искать другой способ излечения Жаждущего.
Три дня нам предстояло не спать. Три дня! Валентина сварила нам огромную кастрюлю кофе, Викториан приготовил корешки, отгоняющие сон, но я все равно не верил, что смогу трое суток бодрствовать. Викториан же настроен был более оптимистически.
– Понимаешь, – объяснял он нам, – внутренний мир каждого человека – это совокупность миров, этакая множественная вселенная. Реально, конечно, она не существует, иначе бы люди были богами. Каждый из нас существовал бы тогда лишь в собственном мирке, где творил, что хотел. А мир реальный, мир человеческой цивилизации, выглядел бы довольно грустно, быть может, и вовсе не существовал. Но, тем не менее, в каждом человеке кроется своя вселенная, закрытая для ее же хозяина. Теперь представим, что каждой черте характера человека отвечает определенная часть – определенный фрагмент вселенной. Выявим тот, на который оказывает давление Искусство. На этом основана идея нашего эксперимента. Часть души (назовем это так) Валентины проникнет во внутренний мир Павла. Несколько точных ударов женщины-воина, и стержень этого внутреннего мира погибнет. Искусство покинет разум больного.
– Но ты уверен, что именно так все и сработает? Что такое вторжение не окажется своего рода лоботомией?
Викториан в ответ лишь пожал плечами.
– А у нас есть выбор?..
И после паузы добавил:
– В книгах говорится об обратном. Человек, несущий Искусство, вторгается в невинный разум и чернит его краской позора. Но, по-моему, такой процесс должен быть обратим…
– Насколько велик риск с моей стороны? – голос Валентины напоминал голос насытившейся, довольной кошки. Хотя нет, в такие минуты она больше напоминала мне вампира.
– Почти никакого, – ответил Викториан. – Ты как бы увидишь волшебный сон. Уснешь… и проснешься через три дня. Только тебе надо не забыть, что во сне ты кое-что должна сделать. Мысль о главной цели должна быть все время с тобой. Иначе, если даже колдовство сработает, мы можем не достигнуть результата.
– Но какой же будет черная часть его души? На что будет похоже это путешествие?
– Понятия не имею, – спокойно отвечал Викториан.
– И ты вот так бросишь меня в лапы неизвестности? – тон Валентины приобрел некую игривость.
Викториан тяжело вздохнул. Неопределенность исхода пугала и его, но, кроме решимости, в его характере, как и у всех причастных к Искусству, присутствовала изрядная доля «пофигизма» – смеси маниловщины с равнодушием. Все идет своим чередом, раз нужно провести ритуал, спасти Жаждущего – проведем. Чем дело кончится? Скорее всего, спасем. А если не спасем, то значит, так тому и быть, и так будет – хотя Жаждущего, конечно, жалко.
И вот настал день, когда все было готово.
* * *
Начало того дня запомнилось мне совершенно отчетливо. Мы проснулись поздно. Последняя мазь должна была быть готова лишь к вечеру, остальное все было сделано, и торопиться было некуда.
Томно потянувшись, я отправился готовить яичницу с каким-то импортным консервированным мясом, вроде нашего «завтрака туриста». Викториан остался нежиться в постели, а Жаждущий еще крепко спал. Накануне у него был страшный приступ. Он метался. Глаза его бешено сверкали. Он пытался хотя бы зубами дотянуться до нас. Все время призывно звал Светлану, осыпая ее при этом грубой бранью.
Часов в одиннадцать, когда мы с Виктором сели за стол, заявилась Валентина. Ей с отгулами было намного сложнее, чем нам. «Завуч» и его коллеги даже подозревать не должны были о нашем существовании. Красавица принесла с собой море грязи, потому что на улице «все потекло»; долго убирала ею же натоптанные следы…
Однажды, удивляясь неистощимости ее похоти, я попытался узнать у Валентины, есть ли предел ее жажде секса. На это она мне ответила встречным вопросом: есть ли предел Жажде Запаха у Жаждущего? В первый момент мне показалось странным, что она связала эти два понятия – но почти сразу же параллель насилия и секса, которую психологи рассматривали со времен Фрейда, тоже стала мне очевидна. Глупый вопрос и очевидный ответ. Искусство, кроме всего прочего, рождает ненасытность желаний, и неважно, чего хочет человек: чувствовать Запах Смерти или трахаться до потери сил. Искусство ведет к исступленности…
* * *
Как мы готовились к ритуалу?
Мы начали серьезно готовиться часов в девять вечера, чтобы начать ровно в полночь. Пересмена дат. В этом часе сокрыт мистический смысл – злая сила, сродни силе Древних.
Пока Валентина брила голову Жаждущего (необходимо было втереть в кожу его черепа несколько мазей, а делать это, путаясь в гуще волос, было неудобно), мы с Викторианом подготовили место. Сдвинули в сторону письменный стол, перенесли на каменный пол одеяла с кровати, разложили подушки. Викториан очень боялся, что Жаждущий и Валентина станут метаться, мы не сможем их удержать, и они свалятся с кровати и очнутся раньше, чем Валентина исполнит задуманное.
Следующим этапом подготовки стало втирание мазей. Жаждущий разделся, лег на спину, и Викториан вместе с Валентиной начал натирать его тело мазями. Волшебные мази оказались столь пахучи, что даже у меня – человека привыкшего к запахам колдовства – закружилась голова. Мне пришлось несколько раз приложиться к кофе, чтобы прочистить голову и не погрузиться в подступающую негу.
После растираний, уложив рядом Жаждущего и Валентину, Викториан стал покрывать их тела какими-то письменами. Он делал это с помощью кисточки.
От краски, которую он использовал, как и от мазей, исходил такой нестерпимый запах, что я вынужден был ретироваться в дальний угол помещения и оттуда наблюдать за дальнейшими приготовлениями.
Мне было удивительно, что краска, которой Викториан рисовал замысловатые значки – то ли руны, то ли иероглифы, – несмотря на свой ярко-красный цвет, почти не оставляла следов на коже. Едва заметные бледно-желтые полоски. Но Викториан упорно продолжал свое дело, пока Жаждущий и Валентина не оказались разрисованными с ног до головы. После он дал Жаждущему пожевать какой-то сухой травки и попросил обоих лечь на спину. Заставил их расслабиться, закрыть глаза, попробовать заснуть. Но оба подопытных были слишком возбуждены, чтобы думать о сне.
Колдун нырнул в свою кладовку и вскоре появился оттуда, неся первые из множества банок с заготовленными нами отварами.