Но на следующий день, зайдя проведать больного, он с удивлением и испугом обнаружил на его груди второй кровоточащий шрам.
Целитель попытался облегчить страдания несчастного и утешить его, однако преуспел в этом мало. В душевном смятении он вернулся домой, где его жена, как и вчера, лелеяла на коленях дочурку.
– Где ты была прошлой ночью? – спросил он.
– Тебе нужно об этом напоминать, дорогой? – промолвила она с улыбкой.
– Нет, я помню. Но потом я заснул так крепко и непробудно, словно был одурманен мандрагорой. А где в это время была ты? Спала рядом со мной, жена моя, или витала невесть где, на ядовитых ночных ветрах?
Он снова почувствовал, как закипает в нем гнев, но Лейла и в этот раз успокоила его одной-единственной улыбкой, заключила в объятия, поцеловала его и прошептала в самое ухо:
– Разве ты уже не любишь меня больше всего на свете?
И снова Гарун позабыл обо всем, кроме ее сладких губ.
Но на следующий день Гаруна вновь позвали к соседу. Больной слуга умер, но смерть его была чудовищно страшна: труп его валялся на полу и представлял собой едва ли не скелет, ибо плоть на костях практически отсутствовала. Ужаснувшись увиденному, Гарун вознес молитву Аллаху и, поспешив прочь из соседского дома, вернулся к жене.
Как и в предыдущие два дня она держала на коленях дочку, на этот раз спящую, и картина сия так тронула его сердце, что зародившиеся было подозрения стремительно улетучились.
Однако он не поддался чарам, а, крепко сжав кулаки, подошел к Лейле, сел рядом с ней и, глядя в прекрасное лицо и бездонные, обрамленные шелковистыми ресницами глаза, спросил:
– Кто ты? Какова твоя природа?
– Что за вопрос, любимый? – промолвила она с улыбкой. – Я твоя жена.
Гарун покачал головой.
– Не лги мне. Ты сказала, что явилась из звездных пределов, и я... – Он пожал плечами. – Я поверил тебе, ибо в жизни мне доводилось видеть много странного и чудесного. Но больше я тебе не верю.
– Что ж. – Она слабо улыбнулась. – Тогда скажи сам, кто я, по-твоему, такая?
Гаруна пробрала дрожь, ибо в душе он страшился того, что хотел сказать.
– Боюсь, – тихо заговорил он, – что ты принадлежишь к числу тех джиннов, которые не пожелали склониться перед Аллахом и были за то низвергнуты с небес. И если это так... – Он бросил взгляд на свою дочь и нежно погладил ее по щеке. – Мне страшно подумать, каковы могут быть твои цели.
– Нет у меня никакой цели, кроме как отвечать любовью на твою любовь, – прошептала в ответ Лейла.
Они молча смотрели друг на друга. Потом Гарун обхватил голову руками и застонал.
– Как я могу поверить тебе? – прошептал он. – Лейла, любимая, а ведь я так хочу тебе верить!
Ее рубиновая улыбка погасла.
– Позволь мне сделать тебе подарок.
С этими словами Лейла сняла с пальца золотое кольцо, поцеловала его и передала мужу.
Гарун воззрился на него в недоумении. Кольцо было необычное: его украшало изображение солнечного диска, под которым виднелись очертания двух коленопреклоненных фигур.
– Что это? – спросил он.
– Оно волшебное, о возлюбленный. Тот, кто носит его, всегда будет находиться под защитой моей любви.
Лейла потянулась, чтобы обнять его. Гарун чуть отпрянул и попытался уклониться, но, вдохнув волшебный аромат ее дыхания, со стоном потянулся к вожделенным губам.
И вновь, едва завершился их долгий поцелуй, Лейла шепотом задала аль-Вакилю все тот же вопрос:
– Разве ты уже не любишь меня больше всего на свете?
– Люблю! Больше самой жизни, – пробормотал Гарун и, внимательно рассмотрев кольцо, надел его на палец. – Да смилуется надо мной Аллах, воистину больше самой жизни.
* * *
С тех пор, когда люди, обращавшиеся к аль-Вакилю за помощью, в числе симптомов поразившего их близких недуга упоминали о царапине поперек груди, Гарун заявлял, что не в силах излечить больного. Весть о том, что даже столь прославленный целитель не знает, как справиться с таинственной болезнью, быстро распространилась по городу. Люди были в панике. Слухи, словно мусор на ветру, кружили по всему Каиру: поговаривали, будто странная хворь на самом деле не что иное, как метка – след прикосновения ужасных, высасывающих жизнь джиннов, прилетающих на крыльях ветров. Некоторые заявляли, что видели, как над постелями тех, кого потом поразила хворь, на миг появлялась окутанная вуалью фигура. Черты лица ее никто разглядеть не мог – очевидцы сходились лишь в одном: из-под вуали сверкали несказанно прекрасные, глубокие, как море, но напоенные смертельным ядом глаза. Жена одного недавно скончавшегося еврея рассказывала, что в ночь, когда ее мужа поразил недуг, она заметила склонившуюся над его ложем темную фигуру и уверяла, что к нему явилась сама Лилит. Скоро эта весть распространилась далеко за пределы еврейского квартала, и в Каире не осталось ни одного дома, где не страшились бы наступления ночи.
Но как ни множились слухи, Гарун по-прежнему сторонился больных и не отвечал на мольбы о помощи. Почти все время он проводил в стенах своего дома вместе с женой и дочерью. Он играл с Гайде, читал ей книги и старался научить ее всему, что знал сам, дабы девочка, как и он, прониклась изумлением перед дивным устройством мироздания. Каждый вечер Лейла приходила к нему, обнимала и шепотом спрашивала, по-прежнему ли он любит ее больше всего на свете. Гарун неизменно отвечал утвердительно, и они предавались восторгам любви, после чего он погружался в непробудный, лишенный сновидений сон.
Но однажды вечером, когда Гарун, как обычно, занимался с Гайде, слуга объявил о прибытии посланца халифа. Подняв глаза, аль-Вакиль узнал Масуда.
– Поспеши во дворец, – сказал мавр, – принцесса Ситт аль-Мульк заболела, и повелитель правоверных впал в отчаяние.
– Каковы симптомы ее болезни?
– Она смертельно бледна, впадает в беспамятство, бредит, а на груди ее кровоточит тонкая, невесть откуда взявшаяся царапина.
Гарун почувствовал, как сжалось его сердце.
– Я не в силах ей помочь, – промолвил он.
– Но халиф приказывает тебе.
– Я уже сказал, у меня нет снадобья от такой болезни.
Мавр бросил взгляд на Гайде и усмехнулся.
– Весьма неразумно противиться воле повелителя правоверных. Человек осмотрительный, прежде чем отказаться, подумал бы о том, чем такой отказ может обернуться не только для него самого, но и для его близких. Если ты заботишься об их благе, лучше тебе пойти со мной.
Мучимый страхом и сомнениями, Гарун помешкал, но потом встал, поцеловал дочь и под надзором Масуда отправился во дворец.
По прибытии туда он нашел халифа у постели возлюбленной сестры – принцессы Ситт аль-Мульк. Гаруну было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться в том, что самые худшие его опасения оправдались. Он сознавал, что не в состоянии спасти принцессу, но сделал все возможное, дабы облегчить ее страдания. Однако она продолжала стонать и метаться в бреду.