Неожиданно халиф оттолкнул Гаруна в сторону и сжал сестру в объятиях.
– Почему ты не лечишь ее? – воскликнул он, поглаживая грудь принцессы и в ужасе глядя на кровоточащую рану.
– Я бессилен, о владыка.
– Не может быть! Ты искуснейший из врачей Каира.
– Я могу лишь дать снадобье, которое погрузит ее в спокойный сон.
– Сделай это, – сказал халиф, – а завтра приходи без задержки и приноси с собой лекарство. Иначе, о целитель... – Он достал кинжал. – Иначе...
Гарун вернулся домой с тяжелым сердцем. Лейлы нигде не было видно: до самого утра она так и не появилась.
Всю ночь аль-Вакиль не отходил от дочери, а когда наутро за ним явился Масуд, он взглянул на Гайде так, будто не надеялся увидеть ее еще раз. Однако мавр, усмехнувшись, подошел к девочке и посадил ее себе на плечи. Гарун попытался протестовать, но черный гигант лишь покачал головой.
Во дворец они отправились вместе.
Войдя в комнату принцессы, врачеватель с порога понял, что состояние больной ухудшилось. На груди появился второй шрам. Она не спала, но пребывала в горячечном бреду и то и дело взмахивала руками, словно силясь отогнать ужасный призрак.
Сидевший рядом с ней халиф поднял на Гаруна взгляд, полный боли и ненависти.
– Почему моя сестра не выздоравливает? – прошипел он. – Ты поклялся, что исцелишь ее.
– Нет, о владыка, я не обещал ничего подобного.
– Она должна поправиться, – промолвил халиф, вперив в лекаря безумный взгляд.
Потом он снова повернулся к сестре и принялся обнимать и целовать ее, но она, похоже не узнавая его, кричала и отбивалась.
– Я должен дать ей еще одну дозу опия, – сказал Гарун, доставая из лекарской сумки склянку с настойкой.
Глаза халифа блеснули.
– Это излечит ее?
– Это поможет уснуть. Ей необходим покой.
Халиф рассеянно кивнул, но тут с улицы донесся вой бродячей собаки, и это повергло повелителя правоверных в бешенство.
– Стража! – истошно заорал он. – Что происходит в Каире? Сестра наместника Аллаха лежит при смерти, а проклятые шавки воют прямо под окнами дворца! Моей сестре необходим покой!
Стражники воззрились на халифа в растерянности, но потом один из них с низким поклоном поспешил прочь из зала.
Вскоре снаружи послышался визг: в окрестностях дворца убивали собак. Гарун в ужасе обернулся к повелителю правоверных, но того, похоже, резня воодушевила: стоя на балконе, халиф дрожал от яростного возбуждения.
– Так будет со всеми, – пробормотал аль-Хаким себе под нос, – кто осмелится вообразить, будто моя сестра не выживет!
Он снова повернулся к Гаруну, и тут его взгляд случайно упал на сидевшую в углу растерянную и испуганную Гайде. Халиф замер, словно зачарованный, потом подошел к девочке и присел перед ней на корточки. Видя, что глаза малышки расширились от страха, он погладил ее по щеке.
– Хорошенькая у тебя дочка, прелестная, – промолвил халиф и неожиданно вперил в Гаруна взгляд, полный злобы. – Однако моя сестра еще красивее. И она, по-твоему, должна распроститься с жизнью? Где справедливость, лекарь? Знай же, если умрет моя ненаглядная сестра, умрет и твоя дочь.
Бросив еще один взгляд на ложе принцессы, халиф повернулся и размашистым шагом вышел из комнаты. Гайде, глядя ему вслед, внезапно расплакалась, и Гарун взял девочку на руки.
– Не бойся, о мой цветочек, – промолвил он, качая ее, – ничего не бойся, моя лилия.
С этими словами он снял кольцо, полученное от Лейлы, продел сквозь него ленточку и повесил на шею дочери.
– Вот, – тихонько прошептал он, – теперь ты под защитой маминых чар, и бояться тебе нечего.
Хотя аль-Вакиль любыми средствами пытался успокоить дочку, его собственная душа пребывала в великой тревоге. При мысли о том, что ждет их впереди, его охватывал ужас.
* * *
В тот вечер, уложив Гайде спать, Гарун распорядился выставить у спальни принцессы караул, причем не только у дверей, но и у окон, хотя под ними находилась высокая, совершенно отвесная стена. Объяснять он ничего не стал – лишь настоятельно велел стражникам ни под каким предлогом не отлучаться и ни на минуту не смыкать глаз. Приказ его вызвал удивление, однако перечить мудрому врачевателю не решились.
Потом Гарун покинул дворец, ибо не мог заставить себя провести ночь в его стенах. Бесцельно блуждая по улицам, он то и дело оглядывался на громаду резиденции правителя, стараясь угадать, за какими окнами находится спальня принцессы, и боясь увидеть на одном из балконов закутанную в покрывало фигуру. Дабы отвлечься от мрачных мыслей, аль-Вакиль постарался сосредоточить внимание на том, что видел вокруг. Как оказалось, и на улицах ночного Каира ужасов было немало.
Вместе с пылью ветер разносил сгустки запекшейся крови. Повсюду среди хлама и мусора валялись собачьи трупы. Из-за жары они уже начали разлагаться и распространяли омерзительное зловоние. Обычно шумный, многолюдный Каир словно замер, и Гарун с мрачной усмешкой подумал, что халиф, наверное, наслаждается установившейся тишиной. Другое дело, что тишина эта стала результатом учиненной по приказу повелителя бойни. Вдруг аль-Вакиль услышал, как кто-то тихонько, жалобно скулит, и, оглядевшись, приметил пытающуюся подняться на лапы раненую собаку. Когда ей это удалось, она заковыляла к валявшимся неподалеку маленьким трупикам, принялась вылизывать их и заскулила еще громче. Аль-Вакиль подумал, что это, должно быть, ее щенки. И тут собака завыла. Испугавшись, как бы на вой не примчались дворцовые стражники, он подхватил ее на руки. Собака пыталась вырваться и вернуться к мертвым щенкам. Тогда Гарун прикрыл несчастное животное полой плаща и поспешил прочь. Через некоторое время собака перестала выть и снова принялась скорбно скулить.
Поглаживая бедняжку и нашептывая ей что-то на ухо, аль-Вакиль принес ее домой, обработал раны и поручил собаку заботам слуг, велев им до его возвращения не давать ей слишком много еды и питья. Перед уходом он решил, что назовет ее Исидой, ибо та не покидала своих любимых даже после смерти.
На рассвете Гарун явился во дворец и сразу поспешил туда, где оставил Гайде. Девочка – живое воплощение прелести и невинности – спала. Склонившись над дочерью, аль-Вакиль убедился, что кольцо по-прежнему висит на ее шее, и, поцеловав малышку, отошел. Больше всего ему хотелось подержать ее на руках, ибо он боялся, что другого такого случая уже не выпадет. Однако будить девочку он не стал, а вместо того поспешил к покоям принцессы Ситт аль-Мульк, уповая на то, что ей тоже удалось спокойно провести ночь. Но уже в коридоре Гарун услышал бессвязные крики и сразу понял, что ночью произошло нечто ужасное.
Так оно и оказалось. Возле постели принцессы валялись мертвые тела часовых: лица их были искажены ужасом, а глотки разодраны так, что головы были почти отсечены от тел. Сама принцесса осталась в живых, но, похоже, совершенно обезумела: она дико кричала и никак не хотела открыть глаза. Бледность ее усилилась, а на груди появился третий кровоточащий шрам. Нападавший, разумеется, исчез.