Негодованию и ярости жрецов не было предела: весть о неслыханном святотатстве потрясла их еще больше, чем встреча на ночной дороге с великой царицей.
– Какое мерзкое злодеяние! – воскликнул предводитель отряда. – Наш новый глава, верховный жрец Амона и твой брат, будет поражен этим известием.
Проводив взглядом умчавшихся в долину жрецов, Тии подумала, что весть о кощунстве действительно повергнет брата в ужас, ибо именно верховный жрец всегда нес ответственность за нерушимость вечного покоя усопших властителей Египта. Кроме того, совершенное святотатство еще более укрепит Инена в его вере в приближение предреченного в книгах времени великих бедствий и поругания святынь. Но она не стала искать брата, чтобы обсудить это происшествие, да и он, похоже, не искал с ней встреч. Впервые после памятного разговора у бассейна Инен и Тии увиделись лишь в день погребения Аменхотепа, когда его тело перевозили из храма в гробницу. И он, и она участвовали в церемонии, однако брат даже не взглянул в ее сторону, заняв свое место в голове колонны, тогда как новый фараон и царские плакальщики двигались позади погребальных дрог и огромного обоза с сокровищами. К тому времени, когда Тии прибыла к склепу, сокровища уже были унесены вниз и лишь огромный золотой саркофаг еще оставался снаружи. Жрецы под водительством Инена пропели гимны Осирису, после чего саркофаг сняли с дрог и поставили перед входом в усыпальницу. Принять его вышли двое жрецов в масках – один из них изображал Сета, другой Исиду. Лишь когда зазвучал погребальный кант, Инен наконец повернулся лицом к царственным родственникам усопшего. Впрочем, он по-прежнему не встречался взглядом с сестрой и лишь холодно взирал на нового царя – Аменхотепа Четвертого.
Затем над толпой скорбящих возвысился его голос:
– Осирис, света владыка, людей наставник великий,
Звезд правитель премудрый, к тебе я ныне взываю,
К тебе, кто убит был братом и брошен в море в ковчеге,
К тебе, о бог, расчлененный, но вернувшийся править миром.
Прими своего потомка, плоть от плоти и кровь от крови,
Владыка живых и мертвых, прими его в свое царство.
Пусть ныне и пусть вовеки он не познает тлена,
Но вечную жизнь познает и пребудет с тобою вечно...
Потом Инен умолк, бросил, что не укрылось от Тии, суровый взгляд на ее сына и снова повернулся к гробу, высоко воздев жезл – знак обретенного им высокого сана.
Медленно и осторожно жезл опустился к золотой крышке саркофага, украшенной изумительным по совершенству рельефным изображением покойного фараона.
– Сердце его проведи сквозь ночь! – Возгласил жрец, коснувшись жезлом левой стороны груди золотого царя.
Он поднял посох снова и снова опустил, на сей раз коснувшись губ.
– И отверзи сомкнутые уста,
Силу дыхания им верни,
Дабы жизнь сохранилась в нем навсегда!
Инен снова умолк. Несколько мгновений он стоял, склонив голову, а потом воздел руки, и вместе с ним скорбный канон затянул жреческий хор. Гроб подняли и в сопровождении жрецов понесли в усыпальницу.
Жреческий хор продолжал петь и после того, как носильщики вернулись из мрака на поверхность, оставив саркофаг в подземной погребальной камере.
Начался завершающий этап погребального ритуала – запечатывание гробницы. Вход в подземелье перекрыли каменными плитами, скрепили кладку раствором и, наконец, завалили тоннель битым камнем, так что на поверхности не осталось никаких следов погребения.
Хор смолк, и Инен, повернувшись к новому фараону, склонился перед ним в низком поклоне.
– О могущественный отпрыск звездорожденных богов, твой отец ныне пребывает в обители Осириса, и исконный обычай повелевает совершить ритуал благодарения. Поступишь ли ты согласно традиции и заветам предков?
Царь Аменхотеп покачал головой.
– Тебе ведомо, о жрец Амона, что я не поклоняюсь вашим богам и не соблюдаю языческих обрядов. Я прибыл сюда не ради исполнения церемоний, а дабы проводить отца в последний путь и убедиться, что его гробница надежно сокрыта и запечатана.
Инен едва заметно поджал губы. Впрочем, более он ничем не выдал своих чувств и бесстрастным тоном спросил:
– Надеюсь, владыка, ты удовлетворен тем, как совершено захоронение.
Фараон кивнул.
– Все было сделано как подобает, в полном соответствии с правилами. Однако боюсь, что обычных мер может оказаться недостаточно. Тебе, о мой дядя, наверное, доложили, что под покровом ночи в долину проникли святотатцы-грабители. Ты, как верховный жрец, отвечаешь за обеспечение покоя усопших, и я не хочу, чтобы вечный сон моего отца был потревожен нечестивцами.
И снова Инен низко поклонился.
– Ничто, о фараон, не потревожит твоего божественного отца в его сне вечной жизни.
На припухших губах Аменхотепа промелькнула едва заметная улыбка.
– Рад это слышать, – кивнул царь и, бросив последний взгляд в сторону сокрытой гробницы, повернулся и направился к своей колеснице. Придворные и слуги поспешили следом. Из всей царской свиты на месте захоронения осталась лишь Тии. Инен по-прежнему стоял как вкопанный, но, когда царский кортеж уже удалялся, на миг встретился с сестрой взглядом, в котором она увидела то ли просьбу, то ли предостережение, то ли намек на некую еще не раскрытую тайну. Она едва не направилась к брату, но тут он снова повернулся к своим жрецам и заговорил с ними.
"Еще не время, – подумала вдовствующая царица – Я встречусь с ним по прошествии семидесяти дней. Встречусь – и, может быть, расстанусь навсегда".
Однако, когда миновал срок траура, верховный жрец не дал о себе знать. Недоумевая, Тии отправилась в храм, но брата не оказалось и там. Никаких вестей от него не поступило и на семьдесят первый день, и на семьдесят второй... Лишь через десять дней после оговоренного срока гонец вручил вдовствующей царице запечатанное секретное послание.
Однако оно оказалось не от брата, как ожидала Тии, а от сына, просившего срочно прибыть на дорогу, ведущую за холмы, для встречи с ним.
Прибыв куда было указано, вдовствующая царица увидела своего сына и отряд воинов.
Поцеловав мать, Аменхотеп повернулся к начальнику стражи и приказал:
– Расскажи царице, что тебе удалось обнаружить. Командир склонил голову.
– Да будет тебе ведомо, о могущественная царица, что повелением фараона мне было предписано оберегать царские гробницы.
Тии удивленно подняла брови.
– Но разве охрана царских усыпальниц не входит в обязанности жрецов? – осведомилась она.
– Входит-то входит, – ответил фараон, – но в последнее время они или не справляются со своими обязанностями, или пренебрегают ими. Кощунственные ограбления могил участились, особенно в последние недели. Поэтому я решил в дополнение к жреческой страже направить в долину собственный отряд.