– А ты сообщил жрецам об этом решении?
– Нет, – ответил царь с мрачной улыбкой.
– Понятно. – Тии медленно кивнула и повернулась к начальнику стражи. – Тогда скажи мне, что же такого обнаружил ты в долине.
– Десять дней назад я со своими людьми нес ночной дозор возле гробницы твоего, о великая царица, мужа, покойного фараона. Неожиданно из-под земли донеслись тихие звуки, и мы немедленно проверили вход в гробницу, ибо опасались проникновения туда нечестивцев. Увы, наши опасения оправдались: пятеро негодяев были застигнуты на месте своего отвратительного преступления. Схватив их, мы со всем должным старанием снова закрыли, запечатали и замаскировали гробницу, а с грабителями поступили в соответствии с велением закона. Отсекли им носы и уши, а самих посадили на колы рядом с оскверненной ими усыпальницей. Все это, как я уже говорил, произошло десять дней назад.
– Ну, и что в этом особенного? – пожала плечами Тии. – Зачем было срочно вызывать меня сюда?
Воин боязливо покосился на царя, потом снова перевел взгляд на его мать.
– Дело в том, о могущественная царица, что четверо грабителей, как и следовало ожидать, испустили дух. Но пятый... – Начальник стражи сглотнул. – Он жив до сих пор.
– Нет! – воскликнула Тии, почувствовав, как сжимается ее сердце. – Как такое может быть?
– А вот я, матушка, подумал, что именно ты могла прояснить для меня этот вопрос, – с расстановкой проговорил Аменхотеп и извлек из-под плаща наполовину опорожненную склянку с густой черной жидкостью.
– Я обнаружил, что Киа принимает это зелье, и выяснил, что получила она его от Инена. Кроме того, она призналась, что и ты, дабы избежать увядания и сохранить красоту, принимаешь то же снадобье.
Тии виновато посмотрела на склянку, но заговорила с вызовом:
– Да, это правда. Но какой грех в желании женщины сохранить красоту и продлить молодость?
Фараон Аменхотеп горько рассмеялся и, убрав бутылочку под плащ, с неожиданной резкостью в голосе заявил:
– Сейчас мы все отправимся к гробнице моего отца. Будет интересно узнать, какими еще колдовскими познаниями обладает верховный жрец Амона.
– Уж не думаешь ли ты?..
Фараон поднял руку.
– Скажи мне, – обратился он к начальнику стражи, – ты ведь докладывал, что кол пронзил того несчастного насквозь, так, что заостренный кончик торчит из его черепа?
– Это так, о великий царь, – с поклоном отвечал командир.
– Хорошо.
Фараон обернулся к матери.
– Едем. Увидим все на месте.
Но задолго до того, как они могли что-либо увидеть, до их слуха донеслись безумные вопли испытывавшего невероятные страдания бедняги. И хотя крики эти мало походили на человеческие, Тии все же издалека узнала голос брата.
Подъехав к месту захоронения, она увидела пять почерневших, покрытых запекшейся на безжалостном солнце кровью тел. Четыре были неподвижны, но пятое извивалось в конвульсиях, издавая дикие вопли, искажавшие и без того обезображенное лицо. Однако по приближении сестры и племянника несчастный умолк и совершенно неожиданно разразился безумным смехом.
– Зачем? – вскричала Тии с неожиданной яростью. – Инен, зачем ты это сделал?
Инен, однако, продолжал смеяться, корчась при этом от боли и разбрызгивая вокруг капли слюны.
– Снять его с кола! – приказал Аменхотеп начальнику стражи. – Я не в силах смотреть на такие мучения. И пусть воины снова вскроют гробницу. Ты сказал, что нашел их, – он указал на трупы на колах, – когда они проникли в усыпальницу моего отца, покойного царя. Я хочу знать, за чем они охотились.
Воины, поклонившись, приступили к выполнению приказа. В то время как большая часть отряда разбирала завал, скрывавший вход в подземное захоронение, остальные на глазах Тии медленно опустили на землю кол с ее братом. Начальник стражи не солгал: острие действительно торчало из макушки страдальца. Когда тело начали стягивать с кола, царица, чтобы не лишиться чувств, отвернулась. Осмелившись наконец взглянуть, она увидела, что ее брат, обезображенный страшными ранами, извивается на песке и харкает кровью. При этом, корчась от боли, он продолжал смеяться. Лишь после того, как царь, склонившись над ним, силой влил ему в рот содержимое склянки, Инен умолк. Отбросив пустой флакончик в сторону, фараон стал задавать верховному жрецу вопросы, но тот упорно молчал. Похоже, он даже не слышал, о чем спрашивал его Аменхотеп, и все это время смотрел только на Тии.
Потом заскрипели камушки, послышалось тяжелое, хриплое дыхание, и из тоннеля появились воины, несшие длинный, в человеческий рост, деревянный короб.
– Вот что им было нужно, – объявил один из стражей, когда они бережно опустили свою ношу на землю. – Это внутренний гроб фараона, который был вложен в несколько других. Они были вскрыты – все! Даже у этого крышка оказалась наполовину снятой.
Царь Аменхотеп бросил взгляд на Инена, который вдруг вновь разразился смехом, но не истерическим, как раньше, а наглым и вызывающим. Тии заметила, как кровь отхлынула от лица ее сына. Казалось, он не выдержит и собственной рукой ударит дядю, однако фараон совладал с гневом и, повернувшись к гробу, кивнул стражникам.
Те рывком сняли крышку. Царь заглянул внутрь и тут же отвел глаза. Однако, когда Тии шагнула вперед, чтобы узнать, что он увидел, сын снова устремил взгляд на останки. Долгое время они стояли в гробовом молчании.
– Четырнадцать частей, – произнес наконец фараон Аменхотеп и повернулся к Инену. – Ты расчленил его на четырнадцать частей, как Сет Осириса. Но зачем?
Инен не ответил, и фараон, схватив его за плечи, сильно встряхнул.
– Зачем?
Инен молчал, но Тии с ужасом поняла, что ответ ей, кажется, известен.
– Посмотри! – сказала она сыну, указывая на запеленутые останки. – Плоть моего мужа... Она шевелится. Он... Кажется, он не мертв.
Она извлекла из гроба голову и подняла к солнцу.
Даже сквозь потемневший, пропитанный благовониями холст можно было различить подергивание век, а удалив ткань со рта, Тии убедилась, что съежившийся язык тоже шевелится.
Тупо уставясь на то немыслимое и невозможное, что она держала в руках, Тии передала голову сыну, который содрогнулся от ужаса и отвращения.
– Воистину, – воскликнул он, – никогда в жизни не соприкасался я с тайной более страшной, более невероятной и более мрачной!
Бережно и почтительно царь вернул голову своего отца в гроб и, повернувшись к Инену, дрожащим голосом вопросил:
– Каковы природа и смысл этого чародейского ритуала? Отвечай! Хотя увиденное мною столь мерзостно и противоестественно, что я едва ли не страшусь услышать твой ответ.
Инен улыбнулся, так и не разомкнув губ. Тии вспомнила, что такая же улыбка играла на его губах, когда он, стоя в тенях храма Амона, слушал мяуканье искалеченной кошки.