— Что именно показалось вам ужасным? Эта женщина?
— Я знаю, это звучит смешно…
— Да, — медленно произнес он, — но и интригующе тоже.
— Вы не считаете меня сумасшедшей?
— Наоборот… Вы можете рассказать что-нибудь еще? Итак, вы все-таки легли спать…
— Да, я приняла лекарство.
— Ага. От нервов?
— Да.
— И что это было за лекарство?
— Настойка на опии.
Доктор Элиот медленно кивнул:
— Простите, леди Моуберли. Вы легли спать…
— Да. И спала хорошо. Я всегда хорошо сплю. Но в четыре часа ночи меня разбудил бой церковных часов. Я снова погрузилась в сон, однако на этот раз мне спалось плохо. И вдруг я вновь проснулась, открыла глаза, и… кровь застыла у меня в жилах. Эта женщина… Я сразу узнала ее, ту самую, с улицы… Она наблюдала за мной, находилась у меня в комнате! На ней был надет тот же плащ, но капюшон был откинут, и на меня смотрело лицо, самое прекрасное из лиц, которые я когда-либо видела. В то же время это было самое ужасное лицо!
— В чем именно заключался его ужас?
— Не могу сказать. Но вид этого лица наполнил меня страхом. И, глядя на него, я была абсолютно парализована.
— Вы заговорили с ней?
— Пыталась, но не смогла. Не могу объяснить этого, доктор Элиот. Боюсь, вы сочтете меня слабоумной.
Элиот вскинул голову:
— Опишите незнакомку.
— Она была… трудно сказать, каков ее возраст… может, молодая, но… нет. — Мой голос почти замер. — Мне показалось, что она — вне времени, любого возраста… У женщины были темные длинные волосы — почему-то я так сочла, хотя об этом трудно было судить, ибо локоны ее скрывались под плащом. Лицо ее было очень бледное и будто освещалось каким-то пламенем изнутри. Губы были ярко-алыми, а глаза — темными и блестящими.
— Темными и блестящими одновременно?
— Да.
— И что же делала эта замечательная женщина?
— Ничего. Просто стояла и смотрела на меня. А потом вдруг улыбнулась, повернулась и вышла из моей комнаты. Через открытую дверь я увидела, как она словно плывет к лестнице.
— Вы двинулись за ней?
— Вначале нет. Говорю вам, меня парализовало. Но наконец я собрала всю свою решимость, встала с постели, подошла к двери и вышла на площадку лестницы, спускающейся в холл. Женщина стояла внизу, у подножия лестницы, накидывая капюшон. Затем отворилась дверь кабинета моего мужа, и оттуда появился этот джентльмен-иностранец. Под мышкой у него была пачка бумаг.
— Иностранец — опишите его.
— Крупный, чернобородый, как я говорила, смуглый…
— И что он сделал? Подошел к женщине?
— Да. Она вроде заговорила с ним, хотя я не расслышала ее слов. А потом они оба повернулись и посмотрели на меня. Лица их были какие-то пустые, а глаза горели ужасным огнем.
Доктор Элиот нахмурился еще больше:
— И что же дальше?
— Женщина взяла его под руку. Другой рукой он держал бумаги. Парочка повернулась и прошла через холл. Я бросилась вниз по лестнице и увидела, что они выходят через открытую парадную дверь. Я выбежала на улицу, взглянула в обе стороны, но их и след простыл. Они будто растворились в свете раннего утра. Я вернулась в дом и разбудила прислугу. Мы тщательно осмотрели все комнаты, но следов взлома нигде не нашли. Даже в кабинете моего мужа ни один ящик, ни один шкаф не были взломаны.
— Вы сказали об открытой парадной двери. Ее взломали?
— Нет, насколько я заметила.
— А окна?
— Вряд ли. Хотя точно не знаю.
— Тогда как же они вошли, леди Моуберли?
— Признаюсь, это и озадачивает меня. В первые часы после случившегося я думала, что стала жертвой какой-то галлюцинации, возникшей в моем отягощенном волнениями мозгу. «Может, я схожу с ума?» — спрашивала я себя. А потом принесли утреннюю почту. Среди писем было одно без марки. И боюсь, доктор Элиот, что я совсем не сумасшедшая.
Письмо было у меня с собой. Я вынула его и передала доктору Элиоту. Он прочел его, и лицо доктора потемнело. Да, Люси, это была та самая написанная заглавными буквами записка, о которой я уже упоминала: «Я — СВИДЕТЕЛЬ, КАК БЫЛ УБИТ ДЖ.».
Доктор Элиот изучил записку, встал и подошел к лампе на своей конторке.
— Так я и думал, — сказал он, поворачиваясь спиной ко мне, — эту записку явно послала женщина.
— С чего вы это взяли? — спросила я, вставая.
Он указал на какие-то мазки на задней стороне конверта:
— Это пудра, записку писали на туалетном столике, на который, бывает, просыпается косметика. Видите, вот тут следы отчетливее всего. Я бы сказал, что писавшая часто и помногу пудрит свое лицо.
Он повернул конверт к свету.
— Да, — показал он на отметину ближе к краю. — Видите, как лоснится? Это след краски для лица. Доказательство неоспоримо.
Неоспоримо, дорогая Люси. Я была готова признать правоту слов доктора. Но какого рода женщину могла я заподозрить в написании этого письма? Одну я не отваживаюсь упомянуть, другая же — это вы. Люси, я в отчаянном положении и должна говорить напрямик. У меня нет знакомых актрис, кроме вас, и, конечно, я не знаю никаких актрис, которые состояли бы в интимных отношениях с Джорджем. Так это вы написали мне записку? Я понимаю, вы не испытываете ко мне дружеских чувств, но Джорджа вы любите, и от его имени я взываю к вам. Если это не вы писали мне, то я должна опасаться самого худшего — того, что Джордж мертв и что незадолго до убийства он изменял мне. Однако не могу поверить, что он был способен на такое. Не могу! Поэтому взываю к вам. Вы писали это письмо? И если да, то прошу вас, Люси, помогите доктору Элиоту!
Ибо теперь я должна сказать вам, что он согласился заняться этим делом. Я упомянула ваше имя в связи с письмом, и он наверняка вскоре навестит вас. Не бойтесь его. Даже если это писали не вы, уверена, вы сможете оказать ему помощь. Я посвятила вас во все подробности тайны, поскольку считаю, что пришло время открыть вам правду и что вы сможете помочь распутать это дело. Не отвергайте моего призыва, дражайшая Люси, ради Джорджа и себя самой.
Остаюсь, хотя вы и не верите этому, вашей дражайшей подругой.
Розамунда, леди Моуберли
P.S. Дописываю поздно вечером. Только что меня навестил доктор Элиот. Я удивилась, увидев его. Когда я была у него утром, он сказал, что ему нужно некоторое время, чтобы разобраться с делами в клинике, но оказалось, он освободился быстрее, чем предполагал.