— И да и нет, — ответила Франсуаза. — Словом, я и сама не разберусь.
— Что-нибудь серьезное?
— Да нет, пожалуй.
Еще несколько секунд они топтались на месте, Франсуаза не решалась открыться, Мадлен боялась отпугнуть ее нетерпеливой настойчивостью. Наконец девушка пробормотала:
— В общем… Я подружилась с одним студентом… Патриком Тронше…
Мадлен охватила радость: если Франсуаза влюбится, она расцветет, развернется, задышит всеми порами!
— Так это же чудесно, родная моя! Ну, рассказывай!
— Я познакомилась с ним в мае у друзей, — спокойно начала Франсуаза. — За время летних каникул мы потеряли друг друга из виду, но осенью я встретила его случайно в книжном магазине. Он учится на геологическом факультете. Теперь мы часто проводим вечера вместе.
— Какой он? Красивый?
Вопрос нечаянно сорвался с языка, и ей стало стыдно своего ребячества. Франсуаза смотрела на тетку, удивленно улыбаясь.
— По-моему, ничего.
Мадлен уже не могла сдержать любопытства.
— Высокий? Темноволосый? Опиши его поподробнее!
— Среднего роста, — смеясь, ответила Франсуаза, — волосы скорее светлые. В очках.
— Умный?
— Очень!
— Ну… а еще?
— Очень честный… прямой… хорошо воспитанный… Впрочем, недостатков у него тоже хватает.
— Ты уже успела их заметить?
— Ну конечно, Маду! Мы не стараемся морочить друг другу голову!
Мадлен поняла, как старомодна ее институтская восторженность. Словно ей было восемнадцать, а Франсуазе пятьдесят.
— Из какой он семьи? — спросила она, нащупывая подходящий тон.
Но тут же подумала, что и этот вопрос звучит анахронизмом.
— Из самой скромной.
— Ну а все же?
— Его родители обыкновенные служащие.
Мадлен всегда стояла за социальное равенство.
— Ну что ж, превосходно, — сказала она. — Итак, ты его любишь? Вы любите друг друга?
Франсуаза съела кусочек кекса, отпила глоток чаю, приложила салфетку к губам и ответила:
— Да. У нас это очень серьезно.
— Что ты хочешь сказать?
— Мы намерены пожениться.
Четкость ответа огорошила Мадлен.
— Как? Уже? — пробормотала она. — Сколько же ему лет?
— В феврале исполняется двадцать.
Мадлен разволновалась.
— Двадцать лет? Но это же безумие! Он еще не устроен! Впереди учение, военная служба!..
— Да нет же, Маду, мы поженимся только через пять лет.
— Ну, это другое дело!.. Но почему пять лет? Это слишком долго! Что вы будете делать это время?
— Учиться.
Внезапная догадка озарила Мадлен. Она притушила окурок и спросила напрямик:
— Ты его любовница?
— Вовсе нет. И не собираюсь ею становиться.
Скорей закурить. Сухо щелкает зажигалка. Успокаивающий вкус табака во рту. Отгоняя рукой дым, попавший в глаза, Мадлен заговорила негромко, но настойчиво:
— Послушай, девочка, вы не выдержите пяти лет! Не каменные же вы оба, в самом деле! Вы наделаете глупостей! Ты забеременеешь!
— Неужели любовь обязательно должна повлечь за собой физическую близость? — ответила Франсуаза, глядя тетке прямо в глаза. — Мы не животные. Патрик такой же католик, как я. Я верю его слову, он верит моему. Твои опасения, может быть, и справедливы для других, но не для нас.
Обезоруженная Мадлен на миг усомнилась в собственных доводах. Франсуаза была так уверена в себе и так прямодушна, что, пожалуй, пять и даже десять лет, живя бок о бок с человеком, который ее любит и чьей женой она хочет стать, она останется целомудренной. Эта твердость духа читалась в ее широко открытых, сияющих и спокойных глазах. Но ее благоразумие граничило с одержимостью, в ее уравновешенности было что-то маниакальное. Рассудочное целомудрие Франсуазы встревожило Мадлен больше, чем встревожила бы откровенная чувственность. Она испугалась оттого, что ей нечего было бояться.
— Я бы хотела посмотреть на твоего Патрика!
— Я познакомлю тебя с ним, как только ты захочешь.
— Нет ли у тебя его фотографии?
Франсуаза порылась в сумке, и перед взором Мадлен предстал заурядный с виду молодой человек с трубкой в зубах, через очки смотрящий в объектив. По этому квадратику глянцевой бумаги невозможно было составить какое-либо представление.
— Что ж, очень славный, — кивнула она.
— Да, он производит приятное впечатление, — согласилась Франсуаза.
И убрала снимок со спокойным видом собственницы. Потом она доела кекс. «Девочка совершенно одинока!» — подумала Мадлен. Она чувствовала, что нужна племяннице, и это радовало ее. Сигарета потухла, оставив во рту горький привкус. Надо постараться хоть десять минут не курить.
— Все же, я думаю, вам надо обручиться!
— Зачем?
— Чтобы бывать вдвоем, не опасаясь пересудов!
— Ну, знаешь, в наше время помолвка вышла из моды. А для нас это совсем уж нелепо: обручиться за пять лет до свадьбы! Это покажется странным!
Мадлен допила чай, закурила и, с жадностью вдохнув дым, сказала:
— В таком случае, девочка, почему ты говоришь, что не можешь в себе разобраться…
Франсуаза скручивала жгутиком прозрачные обертки от сахара. Глаза ее погасли, и тоненькая морщинка набежала между бровями.
— Браки так часто не удаются! В сущности… мне нужно твое одобрение…
— Ну конечно, родная моя, конечно, ты права, раз ты счастлива! — сказала Мадлен и подумала: «Я обязательно должна увидеть этого парня! Кто знает, не заблуждается ли она на его счет! Она такая прямая, гордая, доверчивая!..» Две горячие ладони снова сжали ее руку. Франсуаза порывисто наклонилась к тетке:
— Ты никому ничего не скажешь, Маду? Обещаешь?
— Обещаю!
Теплая волна захлестнула ее, и она пожалела, что кругом люди и она не может прижать племянницу к груди, крепко, как прежде, когда та была ребенком.
— Не пора ли нам вернуться?
Франсуаза сделала гримаску:
— Дома на тебя набросится Даниэль со своими историями. Нельзя будет и посидеть спокойно. А тут нам хорошо, правда?
— Если я заговорю на эту тему с твоим отцом, он откажет, только чтобы досадить мне! — сказала Мадлен.
— Ты думаешь?! — воскликнул Даниэль. — Правда, в прошлый раз он нагрубил тебе, но это вовсе не значит, что нагрубит и теперь. Вообще-то он прислушивается к твоему мнению. Я уверен, ты сумеешь его умаслить.