— Он наверняка с Берега Слоновой Кости.
— Откуда ты знаешь? — спросила Даниэла.
— Я настолько изучил их по фотографиям, что могу узнать издалека!
— Так ты едешь, это решено?
— Да, теперь совершенно точно! Я получил подтверждение от комитета Зелиджа, что мой проект принят. Они дают мне четыреста пятьдесят франков, рекомендательные письма ко всяким важным типам в Африке и устраивают протекцию в пароходных компаниях…
— И ты в самом деле доволен?
Он улыбнулся, закурил сигарету и принялся с воодушевлением рассказывать об экспедиции. Глаза Даниэлы погрустнели, и, угадав ее чувства, Даниэль обрадовался.
* * *
«Дорогая тетя Маду!
Мне не хотелось бы рассказывать о том, что случилось, но это выше моих сил! Ты должна знать. Как ужасен мир! Никогда бы не поверила, что в самом близком человеке можно обмануться, как в постороннем! Четыре дня назад я пошла в парикмахерскую. Волосы у меня стали совсем невозможными, нужно было с ними хоть что-то сделать. Получилось как будто неплохо. Я вернулась часам к пяти и побежала показать Кароль свою прическу. В спальне ее не оказалось. Тогда я решила зайти к Жан-Марку. Я постучалась в его комнату, вошла, не дожидаясь ответа, и застала их врасплох. Они обнимались. И, увидев меня, отскочили друг от друга. Я не поверила своим глазам и убежала. Жан-Марк пришел ко мне, пытался что-то объяснить. Я отказалась его слушать. А вечером у нас обедали Дюурионы, Эрмелены, Шалузы. Какое мучение! Только бы папа ничего не заподозрил! Он такой добрый, прямодушный, доверчивый, он столько работает для всех нас, а в это время за его спиной… Эта женщина — чудовище! Я ненавижу ее! А Жан-Марк просто тряпка, она вертит им, как хочет. Вчера он переехал на улицу Ассас, снял там комнату, так что теперь я буду видеть его реже и только за столом, уже хорошо. Разумеется, это она вбила ему в голову поселиться отдельно. Теперь им будет удобнее назначать свои гнусные свидания. А папа так гордится своим сыном, помогает ему вести, как он выражается, независимую жизнь! Боже мой! Я задыхаюсь под грузом своей тайны, но не в силах заставить Жан-Марка порвать с этой женщиной. Я не знаю, что предпринять, и не сплю по ночам. Приезжай, Маду! Поговори с Жан-Марком. Вырви его из этого кошмара. Может быть, он тебя послушает. Надо положить этому конец! Хорошо еще, что Даниэль не догадывается о том, что у нас творится; и я молю Бога, чтобы этого никогда не случилось. Когда папа дома, я изо всех сил стараюсь держаться естественно ради его спокойствия. Но мне это дается с трудом. Десять раз на дню я готова разрыдаться, броситься ему на шею, все рассказать и умолять его прогнать эту женщину. Видишь, Маду, тебе обязательно нужно приехать. И скорее! Как можно скорее! Прости меня. Целую тебя еще нежней, чем всегда.
Франсуаза»
Мадлен сняла очки, сложила письмо и села в кресло у догорающего камина. Она была глубоко подавлена, но не удивлена. Во время последней поездки в Париж она почуяла какую-то неясную опасность, хотя и не могла бы сказать почему. Семья брата казалась все еще прочной, однако она уловила легкий запах тлена. Необычная рассеянность Жан-Марка, откровенное кокетство Кароль, многозначительные паузы в разговорах между ними. Тогда Мадлен с возмущением отбросила мимолетное подозрение, едва не обвинив себя в желании видеть повсюду зло. Но значит ли все это, что Жан-Марк любовник Кароль? Франсуаза застала их, когда они целовались, остальное — всего лишь предположения. Однако ясно, что если тридцатидвухлетняя женщина виснет на шее у двадцатилетнего юнца, то вряд ли она остановится на поцелуях. При одной мысли об этом Мадлен бросало в жар и дух у нее перехватывало. Она не жалела брата. Изменяя Филиппу, Кароль платила ему той же монетой. Но избрать партнером пасынка было дьявольской затеей. «Он рос у нее на глазах, она привила ему свои вкусы, и теперь, когда он достаточно созрел…» Франсуаза права: эта шлюха может погубить Жан-Марка, превратить его в жалкую тряпку. В отместку мужу или просто забавы ради. Бедный мальчик! А как страдает Франсуаза, как оскорблены ее честность, ее любовь к отцу, ее возвышенные представления о семье! Интересно, что она не побоялась написать обо всем этом прямо, тогда как полгода назад, сообщая о своем увлечении Патриком, она изъяснялась обиняками и малопонятными намеками. Кстати, она ни словом не упомянула о своем женихе. Во всем письме только посещение парикмахерской касалось лично Франсуазы. И тут Мадлен не могла не удивиться: Франсуазу интересует прическа! Почва уходила из-под ног. За надежными стенами дома Мадлен рычал мир чужих страстей, алчности, слез, чувственных наслаждений и кар, более страшных, чем муки ада. Опасности эти ужасали Мадлен и в то же время влекли. Нужно спасти Жан-Марка, поддержать Франсуазу! Но как? Этого она еще не знала. Но она придумает. Она явится в Париж как снег на голову! Конечно, это скажется на ее делах. Нельзя все время бросать дом, лавку… Мадлен пыталась убедить себя, что, прежде чем пускаться в путь, нужно принять какое-то решение, кое-что уладить, но тут же с грустью призналась себе, что ничто ее не держит в Туке, и поднялась наверх уложить чемодан.
* * *
В квартире стояла тишина. Даниэль сидел за столом и уже час мучился над задачей по тригонометрии. На два вопроса он уже нашел ответ, но к третьему не знал даже, как подступиться. Жан-Марк мог бы помочь ему, но, к сожалению, он не придет сегодня к обеду. Неплохо он устроился на улице Ассас! Даниэль посмотрел на часы — уже двадцать минут четвертого. Неужели единственный раз в неделю, когда у него есть несколько свободных часов, он должен корпеть над функциями и кривыми? Ему еще нужно дописать сочинение на тему: «Прокомментируйте строку из стихотворения Альфреда де Виньи „Люблю величие людских страданий“». Потом приготовить физику. Нет, ему никогда не справиться со всем этим! Разве что… Вдруг Даниэля осенило, он схватил тетрадь и ринулся в гостиную: «Позвоню-ка я Дебюкеру. Уж он-то наверняка знает».
Даниэль не ошибся. Охотно и чуть снисходительно Дебюкер продиктовал ему решение задачи:
— Ты же знаешь, старик, что направление изменения функции зависит от знака производной…
— Так!
— А тогда все очень просто. Вырази у и найди знак его производной у'. Получаем у' = косинус х-синус х. Усек?
— Так… так…
Через три минуты узел был распутан. Даниэль поблагодарил товарища, повесил трубку, еще раз просмотрел записанное и вздохнул с облегчением. На радостях решил позвонить Даниэле. Он не знал, о чем будет говорить с ней, но приятно было бы услышать ее голос, прежде чем он снова засядет за уроки. Впрочем, ее, наверное, нет дома. Если к телефону подойдет ее мать, он повесит трубку. Однако ответила Даниэла:
— Алло!
Словно в груди задели струну, и нежная нота задрожала в душе Даниэля.
— Алло! Это ты, Даниэла? Говорит Даниэль. Как дела?
— Да ничего.
— Что нового?
— Как будто ничего. А у тебя?
— Ничего особенного, — ответил он, усаживаясь в кресло и перебрасывая ноги через подлокотник.