– Есть мнение, что ты смекалистее любого из нас, хотя в это и трудно поверить, когда ознакомишься с конечными результатами. Но мне и в голову не приходило, что ты не всегда находишься там… ну, где ты там сейчас. Не знаю, как это назвать.
– Если разбираться досконально, это называется «повсюду», как тебе отлично известно; хотя, конечно, повсюду не означает постоянное пребывания сразу везде. Когда говорят, что я всегда где-то рядом, это правда. Но кое-что изменилось. Была отмечена датой та точка, где, так сказать, я впервые обнаружил свое присутствие. Мы ведем речь о довольно далеком прошлом. Тогда же я открыл для себя, кто я такой и на что способен; фактически первое – то же самое, что второе.
– А то, что касается реальных действий, приносит, должно быть, большое удовлетворение?
– Ты прав, огромное, по-своему. Хотя и отнимает массу времени, я бы сказал. В наши дни это не больше чем выполнение своих служебных обязанностей. И я продолжаю думать о том, чего не успел совершить. И о вещах, которые мне не следовало бы делать, но которые обладают какой-то притягательной силой. Радикальные перемены. Попробуй представить себе, если сможешь, какое это искушение – изменить все физические законы, поэкспериментировать с чем-нибудь, что не является материей, или просто ввести новые правила. Или хотя бы в самом малом не отказать себе: столкнуть планеты, живого динозавра закинуть – всего-то одного – в центр Лондона на Пиккадилли. Не так-то просто сдержать себя.
– Как насчет того, чтобы сделать жизнь людей полегче?
– Боюсь, что это бесперспективно. Больно скользкое дело – с точки зрения безопасности. Я бы не осмелился на такой риск, так можно и выдать себя. Кое-кто из ваших ребят уже и так догадался о многом. Например, твой любимый Мильтон. – Молодой человек кивнул в сторону моих книжных полок. – Он уловил, в чем смысл художественного творчества, понял игру, ее правила и все остальное. Хорошо еще, что ему так и не пришло в голову, кто такой сатана или, точнее, частью кого он является. Мне пришлось бы вмешаться, если бы его озарила догадка.
Я посмотрел на него, снова отметив сильную бледность его лица.
– Что-нибудь… – У него опустились уголки губ. – Легкий сердечный приступ, предположим. Или паралич. Что-нибудь в этом роде.
– Уверен, что у тебя в запасе есть менее жестокие средства.
– Как сказать… Понимаешь, приходится отказываться от очень многих вещей, когда обладаешь свободой воли. Из-за этого всем трудно жить, я знаю, – но без этого не обойтись. И будет ошибкой утверждать, что вокруг совсем уж нет ничего запретного. Мне пора, я и так позволил себе слишком расслабиться. Но позволь посоветовать тебе кое-что. Прибегай к помощи Церкви, когда необходимо. Нет, я не предлагаю тебе ходить и выслушивать идиотские речи того позера Зонненшайна, который выставляет меня каким-то провинциальным Мао Цзедуном. Но помни, что он служитель Церкви и располагает определенными методами и приемами. Ты поймешь, что я имею в виду, когда наступит нужный момент. Просто прими к сведению, что тебе советует некто знающий, без сомнения, куда больше твоего, какими б отрицательными чертами люди ни наделяли его. А теперь, в благодарность за то, что ты терпел мое общество, и за виски, можешь задать мне один вопрос. Всего один. Хочешь подумать сначала?
– Нет. Если ли загробная жизнь? Он нахмурил брови и прокашлялся:
– Видимо, никак иначе нам и не назвать это состояние. Оно не похоже на реальную жизнь, оно не соответствует никаким вашим представлениям о жизни, и я не могу описать его тебе. Но судьбе угодно, чтобы люди всегда оставались в зависимости от меня.
– Будет ли эта зависимость вечной?
– Это уже второй вопрос, но не страшно. Ответ будет такой: я не знаю. Мне нужно будет подумать над этим. Я вполне серьезно. Понимаешь, это, наверное, единственная проблема, которой я еще никогда по-настоящему не занимался, первоклассная, весомая, просто-таки замечательная. Ладно, ты сам до всего докопаешься. Хочешь сохранить в памяти то, о чем мы говорили, и все остальное?
– Да.
– Отлично – Молодой человек, двигаясь с легкостью, присущей молодому человеку, встал с кресла. – Спасибо, Морис, мне было очень приятно в твоей компании. Когда-нибудь встретимся еще.
– Не сомневаюсь в этом.
– Когда я буду при исполнении… своих обязанностей. Да. В конце концов тебе придется познакомиться со мной именно в этой функции, поверь. Это относится ко всем, но у одних это знакомство короткое, у других длительное.
– А я к какому типу людей отношусь?
– Ты из тех, очевидно, кто склонен оценивать меня по достоинству. Подумай – и ты поймешь, что я прав. Ах да… – Он запустил пальцы в жилетный кармашек своего старомодного костюма, вытащил небольшой блестящий предмет и вручил его мне. – Небольшой подарок на память.
Это было очень красивое серебряное распятие времен, судя по всему, позднего итальянского Возрождения, но выглядело оно так, будто отлили его всего лишь час назад.
Он кивнул утвердительно:
– Симпатичная вещь, правда? Впрочем, не навязываю своего мнения. Не знаю, как это осуществить, но мне хотелось бы сделать так, чтобы для людей моего ранга стало бы неимоверно трудной задачей лепить на скорую руку такие вот вещицы.
– Так это твое… изображение?
– Да, я; это – частица меня.
– Разве это не означало выдать себя?
– Мм. Полагаю, мне стало скучно в какой-то момент. И я подумал: почему бы и нет? Затем я подумал, что заявить о себе – это прямая дорога к крупным неприятностям. Но оказалось, что волноваться не стоило, правда? Ведь почти ничего не изменилось, как ты сам можешь заметить.
– Но ты только что говорил мне, что Церковь важна?
– Важна – в какой-то мере. Без нее не обойтись. В конце концов, Он был когда-то частью меня. До свидания, Морис.
Распятие дернулось, завертелось у меня на ладони, выскользнуло из руки прежде, чем я успел сжать пальцы в кулак; оно упало на пол, но не вертикально, а под углом, и покатилось к стене. Я бросился торопливо ловить его и услышал за спиной его добродушный смешок с оттенком истинного удовольствия; затем, сразу после того как серебро сверкнуло, исчезая в щели между плинтусом и полом, послышался глубокий нарастающий рокот, который вскоре превратился в шум трактора и звук телевизора. Я оказался у переднего окна задолго до того, как звуки достигли своего нормального звучания, как раз вовремя, чтобы увидеть уникальное зрелище: окружающие предметы, двигаясь все быстрей, входили в свой обычный ритм, частички пыли и клубы дыма ускоряли свой полет, человек возвращался к жизни, его рука описывала дугу с увеличивающейся скоростью – и вот носовой платок вернулся на свое место в кармане. Затем все стало на свои места – как полагается.
Я отошел от окна, зашагал бесцельно по комнате. Сердце ударило два раза подряд в какую-то долю секунды и остановилось, я качнулся вперед и ухватился за спинку стула, и тут оно бухнуло с такой силой у меня в груди, что меня согнуло пополам, колени подкосились, и я чуть не опрокинул стул. Появилась боль в спине – как раз в тот момент, когда моя рука находилась на полпути к пояснице, она начала разливаться по телу и как-то по-новому пульсировать. Я почувствовал, что у меня вспотели ладони и грудь, а дыхание участилось. Все страхи и симптомы, о которых я идумать забыл во время посещения молодого человека, снова вернулись ко мне. Я отыскал бутылку виски, отхлебнул немного, заставил себя остановиться, проглотил три пилюли, запив их водой. Я понял, что необходимо сделать две вещи – и как можно скорее.