Никто потом так и не смог припомнить, что толкнуло всю толпу – и мужчин, и женщин, и детей, и собак – к дверям лавки. Всякий рвался вперед прочих, так что поначалу там случилась настоящая давка, но потом люди, словно вдруг уговорившись, выстроились друг за другом и таким вот образом вошли в лавку. И тут же из зрителей стали актерами, включившись в это непонятное представление.

На противоположном тротуаре остался стоять лишь один человек – банкир Элвен Крид. Он хорошо видел все, что творилось в помещении, которое все более заполнялось людьми, поскольку лавка по-прежнему была ярко освещена. Но все, кто вошел внутрь, оказались в непроглядной темноте. Стоило человеку переступить порог димеровой лавки – и у него помрачалось не только зрение, но и разум. Каждый двигался без цели и смысла, пытался пробиться неведомо куда, пихая и колотя других. Некоторые падали, и на них наступали, потом они поднимались и сами наступали на упавших. Люди хватали тех, кто оказывался рядом, за одежду, за волосы, за бороды, остервенело отпихивались, вскрикивали, почем зря крыли друг друга последними словами. Когда последний из длинной чреды замешался в эту кашу, свет в лавке вдруг погас, и больше Элвен Крид ничего не видел. Тогда он повернулся и пошел домой.

На следующее утро у лавки Димера снова собралась толпа зевак. Пришли, осмелев при свете солнца, и те, кто прошлым вечером сочли за благо удалиться от греха подальше, а многие просто заглянули туда по пути на работу. Лавка стояла открытой нараспашку, внутри – ни души, зато повсюду – на стенах, на полу и на мебели – видны были то клочья от одежды, то пучки волос. Похоже было, что вчера хиллбрукские экзорцисты все-таки выбрались с горем пополам из лавки и поплелись домой лелеять синяки и ссадины. Теперь они, ясно, клялись, что всю ночь провели в постели. На запыленной конторке у прилавка лежала приходно-расходная книга. Записи, сделанные рукой Сайласа Димера, прерывались на шестнадцатом июля, то есть на последнем дне его пребывания в земной юдоли. Отметок о недавней продаже какого-либо товара Элвену Криду в книге не было.

Вот, собственно, и все. Однако, нелишним кажется добавить, что потом, когда страсти поутихли и разум, как это всегда бывает, восторжествовал, граждане Хиллбрука решили, что не было никаких причин мешать покойному Сайласу Димеру вернуться за прилавок – ведь сделка его с Элвином Кридом была хоть и не совсем обычной, но ни в коей мере не бесчестной. Такого же мнения придерживался и тамошний летописец, из чьих рукописей я извлек все вышеизложенное.

«На Сосновом острове»

Много лет близ города Галлиполис, штат Огайо, жил старый уже человек по имени Герман Делюз. Очень немногим была известна его история, поскольку он не любил говорить о себе, да и другим косточки не перемывал. Все соседи были уверены, что в прошлом он был пиратом – и лучше всего об этом свидетельствовала целая коллекция абордажных крючьев, сабель и старинных, кремневых еще пистолетов. Он жил совершенно один в маленьком доме на четыре комнаты, который изрядно уже обветшал и никогда толком не ремонтировался. Он стоял на небольшом возвышении посреди широкой каменистой пустоши, обильно поросшей ежевикой и возделанной лишь кое-где, лоскутьями, причем самым примитивным образом. Это была единственная явная собственность Делюза, и она едва могла обеспечить его проживание, пусть даже он и довольствовался немногим. Но в деньгах он, похоже, не нуждался и платил наличными за все, что покупал. Правда, покупки он делал несколько странным образом – по всем окрестным поселкам и редко два-три раза подряд в одном месте. Впрочем, за такую вот беспристрастность никто его не хвалил; люди полагали, что вот так – довольно неуклюже, кстати, – старик пытается скрыть истинные размеры своего состояния. А в том, что в ветхой хибаре Делюза закопано немало золота, добытого неправедным путем, не сомневался никто из его добрых соседей, тем более что это вполне согласовалось с местными преданиями и, похоже, подтверждалось положением вещей.

Девятого ноября 1867 года старик умер; по крайней мере его мертвое тело было обнаружено десятого числа, а врач констатировал, что смерть наступила приблизительно двадцать четыре часа назад. Причина смерти так и осталось неясной – вскрытие показало, что все его органы были совершенно здоровыми, да и признаков насилия не было никаких. По всему выходило, что умер он около полудня, почему-то лежа в постели. Жюри коронера постановило, что он «погиб от руки Божьей» – такую формулировку часто применяют по поводу скоропостижной смерти. Делюза похоронили, а его имущество перешло под опеку шерифа.

Дальнейшие разыскания ничего не добавили к тому, что и так было известно о покойном, а импровизированные раскопки по всему дому, предпринятые смекалистыми и расторопными соседями, оказались бесплодными и вскоре были пресечены шерифом: он запер дом до того времени, когда имущество Делюза, как движимое, так и недвижимое, будет, согласно закону, выставлено на торги, чтобы покрыть, хотя бы отчасти, издержки по похоронам и прочим хлопотам.

Ночь на 20 ноября многим запомнилась своим неистовством. Сразу по нескольким штатам пронесся сокрушительный снежный буран. Он с корнями вырывал огромные деревья и бросал их поперек дорог. В тех местах никто не помнил другой такой бури, но к утру она выдохлась, и утро было тихим и солнечным. Около восьми часов утра преподобный Генри Гэлбрайт, известный и весьма уважаемый в округе лютеранский священник, пришел домой пешком; он жил милях в полутора от дома старого Делюза. Тут надо сказать, что мистер Гэлбрайт вернулся домой из Цинциннати, где ему пришлось провести целый месяц. Прошлым вечером он сошел в Галлиполисе с парохода, тут же разжился лошадью и коляской и поспешил домой. Ночная буря застала его в пути, а утром оказалось, что дорога завалена упавшими деревьями, и он счел за благо завершить путь пешком.

– Но где ты ночевал? – спросила миссис Гэлбрайт, когда он вкратце рассказал о своих приключениях.

– На Сосновом острове… [9] я хотел сказать, в доме старого Делюза, – со смехом ответил он. – Ну и мрачный же тип, скажу я тебе. Он нимало не возражал против того, чтобы приютить меня, но и не перемолвился со мною ни словом.

К счастью для истины, при этой беседе присутствовал мистер Роберт Моусили Марен, адвокат и литератор из Колумбуса, автор восхитительной повести «Бумаги Меллоукрафта». Услышав ответ мистера Гэлбрайта, этот умный человек не выказал особенного удивления, удержался от восклицаний, вполне естественных в подобном случае, а спокойно осведомился:

– А как вы там оказались?

И вот как мистер Марен пересказывает ответ мистера гэлбрайта:

«Я заметил свет в окне и, почти ослепленный снегом, замерзший до полусмерти, зашел в ворота и завел свою лошадь в старую, но еще крепкую конюшню. Лошадь, кстати, и сейчас там. Я постучал в дверь и, не получив ответа, вошел без приглашения. В комнате было темно, но у меня были спички, так что я быстро нашел свечу и зажег ее. Я хотел было зайти в смежную комнату, но дверь была заперта, и хотя я слышал там тяжелые шаги старика, он ни словом не отвечал на мои оклики. Очаг был холодный, так что я развел в нем огонь, свернул пальто, подложил его под голову, улегся (sic!) и собрался уже спать. Но тут дверь, которую я пробовал открыть, тихо отворилась, и вошел старик со свечой в руке. Я вежливо поздоровался с ним, извинился за вторжение, но он не обратил на меня ни малейшего внимания. Похоже, он что-то искал, хотя глаза его были неподвижны. Более всего, подумалось мне тогда, он похож на лунатика. Он обошел всю комнату, а потом вышел в ту же дверь, через которую вошел. Еще дважды, прежде чем я заснул, он заходил в комнату, проходил точно тем же путем и снова скрывался за дверью. В когда завывания ветра чуть стихали, я отчетливо слышал его шаги по всему дому. Утром же, когда я проснулся, его нигде не было».