Однажды Марлока нашли в его хижине мертвым. Газет в тех местах тогда не было, равно как и коронеров, а соседи, похоже, решили, что он умер своей смертью. Будь это как-то иначе, дед рассказал бы мне, а я бы запомнил. Еще я знаю, что похоронен он неподалеку от своей хижины – наверное, соседи, ощутив связь вещей, решили не разлучать его с супругой, которая была погребена там же, но так давно, что никто в окрестностях ничего о ней не помнил. Вот этим история и кончается. Добавлю лишь, что в детские свои годы я нередко приходил к дому Марлока в компании других сорванцов и смело бросал в ветхую стену свой камень. Потом мы опрометью мчались подальше оттуда, чтобы нас не догнал призрак, который – это все мальчишки знали наверняка – бродил где-то поблизости. Ну, а теперь я расскажу вам начало истории в том виде, как слышал когда-то от своего деда.

Когда Марлок срубил эту свою хижину и тем же топором начал валить деревья, расчищая место для фермы, он был молод, силен и смотрел в будущее с надеждой. Пропитание он добывал охотой. В эти места он приехал откуда-то из восточных штатов и, как водится у фронтиреров, привез с собою молодую жену. Наверное, она вполне заслуживала любви – ведь не всякая молодая женщина согласится выносить жизнь в приграничье, опасную и полную лишений. Как я уже говорил, никто ничего о ней не помнит, даже имени. Можно лишь догадываться о ее прелестях и душевных качествах, но Бог меня упаси усомниться в них – ведь каждый день длительного вдовства Марлока являл собой неоспоримое доказательство любви сильной и взаимной, пусть и утраченной. И разве не память о ней обрекла его мощный дух на удел отшельника?

Вернувшись однажды с охоты – в тот день он забрел далеко, – Марлок застал жену в лихорадке. Вокруг на многие мили не было никакого человеческого жилья, не говоря уже о враче. Да и жена была так плоха, что оставить ее одну было бы безумием. Марлок попытался выходить ее сам, но к вечеру третьего дня у нее начался бред и она умерла, так и не придя в сознание.

О смерти молодой женщины дед рассказал мне лишь в общих чертах, но ведь натуры, подобные Марлоку, хорошо нам знакомы, так что мы без особого труда можем домыслить остальное. Осознав, что жена умерла, Марлок, несмотря на все свое горе, вспомнил, что покойницу следует обрядить для погребения. Исполняя этот ритуал, он часто путался: что-то делал не так, как заведено, а что-то переделывал без особой нужды. Он изумлялся своим промахам – ведь дело-то было простое; точно так же удивляется, к примеру, пьяный, когда ему кажется, что незыблемые и привычные законы природы вдруг утратили свою силу. А еще его удивляло, что из глаз не льются слезы. Удивляло и смущало тоже – ведь усопших полагается оплакивать. «Завтра, – сказал он себе, – надо будет сколотить гроб и выкопать могилу. И мы разлучимся навеки – ведь я ее больше не увижу. А пока… Конечно, она умерла, но… все нормально… Во всяком случае, должно быть нормально. Не так уж все и страшно, как можно подумать».

При свете свечного огарка Марлок заканчивал немудрящий туалет покойной. Он заботливо, но как-то механически поправлял то локон, то складку на платье. И все это время его не оставляла едва осознаваемая убежденность, что все еще пройдет, образуется, и они с женой снова заживут душа в душу. Такая вот потеря была первой в его жизни, и он просто не научился еще горевать: душа не могла вместить беду, а разум – постичь ее глубину. Он еще не понимал, сколь тяжек удар, который судьба обрушила на него; это осознание пришло позже, пришло и уже никогда его не отпускало. Горе – музыкант с фантазией, и его траурные мелодии столь же разнообразны, как и инструменты, на которых оно играет. При этом из одной человеческой души исторгаются звуки резкие и пронзительные, из другой же – нечто вроде барабанных ударов, доносящихся откуда-то издалека. Иных горе взбадривает, а иных глушит. Одних оно пронзает стрелой, от чего все чувства обостряются, на других же действует, как удар дубиной, ввергая в тупое оцепенение. Похоже, Марлока горе ошеломило. Закончив прибирать тело супруги, он – это известно уже доподлинно, – уселся на табурет рядом со столом, на котором лежало тело, и взглянул на профиль, едва различимый в темноте. Потом он положил на стол руки и опустил на них голову. Слез все не было, но на него вдруг накатила страшная усталость. И тут из леса донесся жалобный вопль, словно рыдал ребенок, заплутавшийся в чащобе. Марлок даже не шелохнулся. Истошный вопль прозвучал снова, теперь он доносился откуда-то неподалеку, но засыпающий мозг Марлока едва отметил его. Возможно, выл какой-то дикий зверь, а может, все это лишь пригрезилось молодому охотнику. Он крепко спал.

Через несколько часов, как он сам потом рассказывал, Марлок, ненадежный страж, проснулся, поднял голову и внимательно прислушался, сам не зная, к чему. Ему тут же все вспомнилось, и он вгляделся во тьму. Что он там высматривал, Марлок и сам не знал. Все его чувства обострились до предела, он затаил дыхание. Казалось, даже кровь прекратила свой бег по жилам, чтобы не нарушить тишину. Он никак не мог понять, что – или кто – нарушило его сон и где оно теперь?

Вдруг стол шатнулся под его ладонями, и в тот же миг он услышал – или это ему почудилось? – легкие осторожные шаги, будто кто-то шел по полу босиком!

Ужас не давал Марлоку ни шевельнуться, ни вскрикнуть. Он ждал, сидя в полной темноте, ждал, как ему показалось, целую вечность, снедаемый таким страхом, который можно пережить лишь для того, чтобы поведать о нем другим смертным. Он был не в силах был произнести имя покойной, никак не мог вытянуть руку и убедиться, что тело по-прежнему лежит на столе – страх запечатал его губы, налил свинцом руки и ноги. Но то, что случилось потом, было еще ужаснее. Кто-то большой и сильный метнулся к столу, так что он едва не опрокинулся. И тут же Марлок ощутил удар, от которого вздрогнули даже стены – на пол упало что-то тяжелое. Потом он услышал яростную возню, сопровождаемую звуками непонятными, но страшными. Марлок вскочил на ноги. Ужас совершенно овладел им. Обшарил стол – там ничего не было!

Порой страх переходит в своего рода сумасшествие, а то, в свою очередь, толкает к действиям. Едва помня себя, движимый лишь своим безумным порывом, Марлок метнулся к стене, ощупью нашел там ружье и наугад выпалил в темноту. Вспышка на мгновение осветила комнату, и он увидел огромную пантеру – та, впившись зубами в горло покойницы, тащила ее к окошку. Потом на Марлока навалились тишина и непроглядная тьма, а когда он очнулся, солнце уже светило вовсю и по всему лесу пели птицы.

Леди с прииска Красная Лошадь

Покойница лежала у окошка, где ее бросил спугнутый выстрелом зверь. Руки и ноги ее были раскинуты, платье сбилось, волосы были всклокочены. Из разорванного горла натекла целая лужа крови – она еще не свернулась. Ленты, которыми Марлок связал ей запястья, были разорваны, а пальцы скрючены, словно в судороге. Зубы мертвой сжимали кусок пантерьего уха.

Коронадо, 20 июня.

Должна признаться, он привлекает меня все больше и больше. И вовсе не потому, что он… Ты, наверное, могла бы подсказать какое-нибудь подходящее определение вместо «красивый». Как-то странно говорить о мужчине, что он красив. Как бы то ни было, он вполне, скажем так, хорош. Видит Бог, я даже тебя не решилась бы оставить с ним наедине, когда он, что называется, в ударе – а он всегда в ударе, – хотя о твоей супружеской верности скоро будут легенды слагать. И манеры его безукоризненны, но дело не только в этом. Ты, конечно, согласишься, что никто еще не разгадал, почему настоящее искусство так сильно действует на нас, но мы-то с тобой, дорогая моя Айрин, не какие-нибудь барышни-дебютантки, которым хорошие манеры могут вскружить голову. Само собой, я вижу насквозь все его уловки, и мне кажется, могла бы ему кое-что присоветовать по этой части. И все-таки его манеры не могут оставить женщину равнодушной. Но меня, как тебе известно, в мужчине больше привлекает его ум. Он самый интересный собеседник из всех, что мне встречались. Порой мне кажется, что он знает все на свете, все читал и все на свете повидал; порой мне даже кажется, что повидал он слишком много. Кроме того, он водит знакомство с людьми, скажем так, более чем интересными. А какой у него голос! Знаешь, Айрин, когда он говорит, мне кажется, что я должна купить билет, как в театре, хотя это он у меня в гостях, а я – у себя дома.