Днем раньше

– О, Колстон, доброе утро. Как удачно! Сколько раз вы говорили, будто я хвалю ваши опусы из одной только вежливости, а вот теперь сами можете видеть, как я с головой ушел в «Мессенджер» где опубликован последний ваш рассказ. Я вернулся в этот мир, только когда вы тронули меня за плечо.

– Да уж, вы доказали это мне куда как полно, – был ответ. – Вы так спешили прочитать мой рассказ, что ради малого удовольствия пожертвовали большим, настоящим, какое он способен доставить.

– Боюсь, я не совсем вас понял, – признался собеседник. Он сложил газету и сунул в карман. – Странные вы, писатели. Объясните же мне, чем я провинился и что упустил. Разве от меня зависит, доставляет мне ваш рассказ удовольствие или нет?

– Конечно, причем в очень большой степени. Как вы думаете, удалось бы вам с удовольствием позавтракать вот тут, в трамвае? Давайте допустим, что фонографы стали столь совершенны, что способны проиграть целую оперу – и арии, и оркестровку, и все остальное. Много вам будет удовольствия, если вы будете слушать ее в своей конторе, когда заняты делами? А велика ли радость от серенады Шуберта, когда ее пиликает под вашими окнами уличный скрипач, причем с утра пораньше? Неужто вы ежечасно готовы восторгаться? Неужто у вас всегда наготове нужное настроение? Или вам ничего не стоит вызвать его у себя, словно по заказу? Осмелюсь указать вам, сэр: рассказ, которому вы оказали честь своим вниманием, – а может быть, не желая скучать во время поездки, – повествует о призраках.

– И что же из этого следует?

– Неужто не понимаете? Разве у читателя есть только права – и никаких обязанностей? Вы отдали за эту газету пять центов. Она принадлежит вам, и вы можете читать ее, когда вам угодно и где вам угодно. Большую часть ее материалов можно читать где угодно, когда угодно и в любом настроении. Есть в ней и статьи, которые лучше прочесть поскорее, пока они, что называется, не остыли. Но мой-то рассказ вовсе не из их числа. Это не «свежие новости из страны Привидений». Из него вы не узнаете о последних событиях в царстве духов. Он вполне может полежать до той поры, когда у вас появится настрой, соответствующий его тональности. Смею вас заверить, что трамвай для этого не подходит, пусть даже в нем нет никого, кроме вас. Для такого чтения потребно совсем иное одиночество. У писателя есть свои права, и он надеется, что читатель будет их уважать.

– Какие, например?

– Автор имеет право на исключительное внимание читателя. И отказывать ему в этом нечестно. Нельзя смешивать произведение со стуком трамвайных колес и видом домов, тротуаров и уличной толпы. Несправедливо распылять внимание между рассказом и мельтешащей повседневностью. Более того – подло!

Писатель вскочил на ноги и вцепился в ремень под потолком вагона. Собеседник смотрел на него, удивляясь, почему он так сердится, в общем-то, из-за пустяка. Он заметил, что знакомый его выглядит бледнее, чем обычно, а глаза буквально полыхают.

– Но вы же меня понимаете, Марч, – запальчиво продолжал писатель. – Отлично понимаете. У рассказа, напечатанного в нынешнем «Мессенджере», есть совершенно конкретный подзаголовок: «Рассказ о призраках». Куда уж яснее? И всякий уважающий себя читатель должен понять, что вещь эту надо читать не просто так, а в подобающей обстановке.

Марч чуть покривился, но тут же улыбнулся и спросил:

– И какой же должна быть эта обстановка? Вы же знаете, что я всего лишь коммерсант и в таких вещах не разбираюсь. Скажите же, где, когда и как следует читать ваш рассказ?

– Темной ночью… одному… при свече. Есть эмоции, которые писатель передает читателю без особого труда: веселье или печаль. Осмелюсь утверждать, что плакать или смеяться я мог бы заставить вас в любой обстановке. Но чтобы такой вот рассказ подействовал на вас надлежащим образом, я должен постараться: не так уж просто вызвать у вас страх или хотя бы ощущение чего-то сверхъестественного. Поэтому я и вправе рассчитывать, что вы как преданный мой читатель облегчите мне эту задачу и расчистите дорогу тем эмоциям, которые я хочу вам внушить.

Тут трамвай достиг конечной станции. Поскольку это был первый дневной рейс, его ранние пассажиры – Колстон и Марч – могли беседовать без помех. На улице было тихо и пусто; солнце только начало золотить гребни городских крыш. Приятели покинули вагон и пошли по тротуару, причем Марч то и дело не без любопытства поглядывал на спутника: тому, как и многим талантливым литераторам, людская молва приписывала различнейшие погубительные пороки – так мелкие душонки мстят людям незаурядным. В таланте – причем немалом – Колстону никто не отказывал, но ведь среди людей достаточно и таких, кто наивно считает талант разновидностью сумасшествия. Все знали, что спиртного Колстон в рот не берет, но кое-кто поговаривал, будто он балуется опиумом. И сегодня мистер Марч готов был поверить этим толкам: в их пользу говорили и блестящие глаза, и бледность лица, и возбужденная речь. Но даже отдавая себе в этом отчет, он не хотел прерывать беседу – уж больно занимательной она становилась.

– Значит, вы беретесь, – возобновил он разговор, – вызвать у меня – как вы там говорили? – ощущение чего-то сверхъестественного, если я последую вашим рекомендациям и выполню ваши указания: одиночество, ночь и свеча? И от всякого шороха я буду вздрагивать и хвататься за сердце? Спину будет обливать холодом, а волосы встанут дыбом?

Колстон обернулся и посмотрел Марчу прямо в глаза.

– Да нет, тут нужно настоящее мужество, а у вас пороху не хватит, – отмахнулся он. – Вам еще хватает смелости читать мои рассказы в городском трамвае, но чтобы посреди леса, в заброшенном доме, ночью – нет! А знаете ли вы, что сейчас у меня в кармане лежит рукопись, способная вас убить.

Тут уж и Марч рассердился. Себя он считал человеком смелым, и слова Колстона уязвили его.

– Если вам известно подходящее место, – сказал он, – я готов отправиться туда хоть сегодня. Я возьму свечу, а вы дадите мне эту вашу рукопись и оставите меня в одиночестве. Вы дадите мне время прочесть рассказ, а потом вернетесь, и я перескажу вам сюжет. А уж потом займусь вами вплотную.

Вот почему деревенский мальчик, заглянув в разбитое окно дома старого Брида, увидел человека, что-то читавшего при свече.

На следующий день

День уже клонился к вечеру. По лесной тропе шли четверо: трое мужчин и мальчик. Они подходили к дому старого Брида с той стороны, куда мальчик убежал прошлой ночью. Мужчинам, похоже, было весело: они разговаривали в полный голос и смеялись. То один, то другой подшучивал над мальчишкой по поводу его ночного приключения, уверенные, что тому все почудилось со страху. Паренек сносил насмешки спокойно, без возражений. Он-то хорошо знал, что к чему, и понимал: человеку, который говорит, будто видел, как мертвец вскочил на ноги, веры мало.

Дверь заброшенного дома оказалась незапертой, и все четверо, не мешкая, вошли в коридор, и обнаружили там еще две двери – одна вела налево, другая направо. Они толкнули левую и вошли в комнату с разбитым окном. На полу лежал мертвец.