Место для таких высказываний было неподходящее. Я выразилась слишком прямо и почувствовала забавный укол боли, когда у меня вырвались эти слова.
— Ты и вправду так думаешь? — спросил Клод очень тихо.
Пришло время истины.
— Я хочу встречаться с тобой, если ты собираешься быть моим другом, но не вижу нас в роли любовников. Сомневаюсь, что для нас будет правильным стать таковыми.
— А если я в этом уверен?
Я видела, как в глазах Фридриха растет отчужденность.
— Клод, мне приятно находиться в твоем обществе, но все рухнет, если мы займемся сексом. Вряд ли мы можем перевести наши отношения в другую плоскость.
— Лили, ты всегда будешь нравиться мне, — после долгой паузы сказал он. — Но я уже в том возрасте и живу в таком месте, где не смогу вечно оставаться в правоохранительных органах. Мне нужна жена, дом, кто-нибудь, с кем можно будет совершать вылазки на природу, украшать рождественское дерево. Я думал, что этим «кем-нибудь» сможешь стать ты. Если я правильно понял, ты говоришь, что такого не случится.
Господи, я ненавижу объяснять, что чувствую.
— Я не вижу себя в этой роли, Клод. Я просто не могу совершить с тобой подобный прыжок. Если я сделаю попытку и зря потрачу твое время, ты можешь пропустить кого-нибудь получше.
— Нет никого достойнее тебя, Лили. Допустим, я найду какую-нибудь другую, вполне хорошую женщину. Но лучше не встречу.
— Что ж, — тихо сказала я. — Мы тут, в Монтроузе. Нам надо ехать домой, находиться друг с другом в машине. Нам стоило бы поговорить еще в Шекспире, да? Тогда ты смог бы отправиться в свою квартиру, а я — запереть дверь своего дома, и мы начали бы зализывать раны.
— Хотел бы я верить, что тебя это ранило, Лили, — сказал Клод. — Пошли. Посмотрим твои книги.
Конечно, после дискуссии в ресторане в книжном магазине было не очень весело.
В основном я читаю биографии, возможно, в надежде найти способ сделать свою жизнь светлее, обнаружив, что кому-то другому это удалось. А может, я люблю знать, что не только у меня было несчастное прошлое. Всегда можно отыскать жизнь еще более трудную, чем моя, но не сегодня вечером.
Я поймала себя на том, что думаю не о себе и Клоде, а о Дарнелле Глассе.
Я взглянула на книги, описывающие преступления, совершенные в действительности. Я больше не в состоянии переваривать их, как и смотреть новости по телевидению.
Никто никогда не написал бы книгу о Дарнелле Глассе.
Черный парень, забитый до смерти в Арканзасе, не считался достойным освещения в печати. Разве что убийца Дарнелла будет арестован, и это вызовет некоторую сенсационную огласку. К примеру, выяснится, что убийца — один из местных священников, или смерть Дарнелла окажется первым эпизодом в карьере яркого серийного убийцы.
Я ухитрилась продраться сквозь отчеты репортеров. Газета Шекспира сделала все, что в ее силах, чтобы сгладить напряженную ситуацию, но даже сжатое упоминание длинного списка ран молодого человека заставило мои внутренности перевернуться.
Дарнеллу Глассу сломали челюсть, пять ребер и руку в нескольких местах. Удар, милосердно прикончивший его, был нанесен по черепу. Еще у него были обнаружены огромные внутренние повреждения, говорившие о целенаправленном зверском избиении.
Он умер, окруженный врагами, в ярости, в ужасе, в недоумении, на неприметной поляне в сосновом лесу.
Никто не заслуживает подобного.
Что ж, мне пришлось внести поправки в свою мысль. Я смогла припомнить нескольких человек, над которыми не стала бы плакать, если бы они встретили такой конец. Пусть Дарнелл Гласс и не годился в святые, но был очень умным молодым человеком без криминального прошлого, самым худшим преступлением которого, очевидно, являлся его взрывной характер.
— Пошли, — сказала я Клоду, и тот удивился моему отрывистому тону.
Всю дорогу домой я молчала. Возможно, Клод истолковал это как сожаление или решил, что я дуюсь. Как бы то ни было, он быстро клюнул меня в щеку у дверей. В этом поцелуе чувствовался холодок завершенности.
Я смотрела в его широкую спину, когда он уходил, и почему-то подумала, что больше никогда его не увижу.
Войдя в дом, я посмотрела на цветы, все еще свежие и душистые. Сожалеет ли сейчас Клод о том, что послал их мне? Я чуть было не вытащила такую красоту из вазы, чтобы выбросить. Но это было бы глупо и расточительно.
Готовясь лечь в постель — слава богу, в одиночестве, — я думала, было ли правдой обвинение, брошенное мне Маршаллом. Я действительно холодная женщина?
Я никогда не считала себя таковой. Склонной защищаться — может быть, но не холодной. Мне казалось, что где-то в глубине меня всегда горит огонь.
Я ворочалась, металась на кровати, пыталась применить технику расслабления, потом встала, чтобы пройтись.
Теперь, в полночь конца октября, снаружи было прохладно и ветрено. Еще до наступления утра снова пойдет дождь. На мне была футболка, спортивный костюм и кроссовки «Найк». Все это — темных тонов. Я оставалась в отвратительном настроении и не хотела, чтобы кто-нибудь меня видел. Фонари на каждом углу моей улицы, Трэк-стрит, окружал обычный слабый ореол.
Окно Клода не светилось, как и все остальные в многоквартирном доме. Его жильцы, старые и молодые, рано легли спать.
В Объединенной церкви Шекспира — или ОЦШ, как называли ее прихожане, — тоже было темно, если не считать нескольких сигнальных огней. Вообще в городе почти все затихло.
Шекспир рано просыпается и засыпает, если не считать тех мужчин и женщин, которые работают в поздние смены, служащих двух заведений фастфуда, да еще людей, занятых на фабриках по производству матрацев и переработке цыплят, никогда не закрывающихся на ночь.
Я забрела далеко и очутилась в районе низших слоев среднего класса, в котором вырос Дарнелл Гласс, одном из районов Шекспира, где жили и белые, и черные.
Я прошла мимо маленького домика, который купила мать Гласса, Ланетт, переехав в Шекспир из Чикаго. В этом доме тоже царили темнота и тишина. Ни один из здешних домов не имел гаражей или проходов во внутренний двор, поэтому легко было увидеть, что Ланетт Гласс нет дома.
Но я обнаружила, что она находилась в доме Муки Престон.
Думая о своей любопытной сегодняшней уборке у этой женщины, я, сама того не сознавая, брела в направлении ее дома и оказалась как раз напротив, когда оттуда вышла Ланетт Гласс. Я находилась недостаточно близко, чтобы увидеть выражение ее лица, — уличные фонари позади нее отбрасывали глубокие тени, и детали все равно трудно было бы разглядеть, — но, судя по тому, как она шла, ссутулившись, чуть покачивая головой, крепко прижимая к себе сумочку, Ланетт Гласс тревожилась и была в беде.
Я все больше и больше задумывалась о целях, которые преследует загадочная Муки Престон.