Люди сгрудились внизу, в зале, стараясь согреться. Делились одеждой. Нанук выставил пару ящиков виски (шериф при этом неодобрительно хмыкнул, но до виски все равно бы добрались, а лучше уж просто пьяные горожане, чем горожане пьяные и обозленные). Дрейфус старался особо не светиться внизу — когда первый шок пройдет, многие сообразят, кто виноват в случившемся. Он засел с винтовкой у окна на втором этаже, в гостиной Нанука, и, немного отодвинув тяжелую узорчатую портьеру — гордость ныне покойной супруги Джона, — всматривался в то, что происходило на площади. Баркер, ввалившийся в комнату с Лили на руках, мимолетно подумал, что айтишник смахивает на куницу, выглядывающую из клетки. За Баркером по пятам спешил доктор Андерсен с аптечкой. Аптечка тоже принадлежала Нануку, потому что все инструменты и лекарства доктора Андерсена остались у него в кабинете. Зоолог положил женщину на диван. К этому времени глаза Лили закатились, лицо посинело, а ступни ног стали снежно-белыми, не считая фиолетовых ногтей. Андерсен, присев рядом с диваном, озабоченно нахмурился и вытряхнул из аптечки пару ампул и баллончик регенерат-геля.
— С ней все будет в порядке? — торопливо спросил Баркер. — Ее ноги…
Доктор раздраженно отмахнулся.
— В старину пришлось бы растирать снегом до возвращения кровообращения. Но сейчас все будет в порядке. Не мельтешите.
Зоолог послушно отошел к окну. Дрейфус, не оборачиваясь, бросил вполголоса:
— Он прикончил уже четверых. Не знаю, надолго ли его еще хватит.
— Шериф связался с военными, — так же тихо ответил Баркер.
Кожа под бородой немилосердно чесалась — похоже, он все же обморозил щеки. Температура за окном упала еще на десяток градусов. Как Лили ухитрилась проваляться на снегу все это время и не замерзнуть до смерти? Когда Баркер вытаскивал женщину с площади, он заметил Библию в черном кожаном переплете, лежавшую у нее под рукой. Впору было подумать, что и впрямь вмешались высшие силы.
— Национальная Гвардия будет тут на рассвете, — продолжил он. — Мы продержимся.
— Мы — да, — холодно ответил айтишник. — А он — нет.
Дрейфус дернул подбородком, указывая туда, где на ступеньках церковного крыльца темнела одинокая фигура. Небо над ней горело яростным зеленым огнем — это сплетались ядовитые ленты северного сияния.
* * *
…Боль зверя была его болью, жажда зверя — его жаждой. Очень малая часть Мартина стояла на церковном крыльце и намного большая жила сейчас там, где схватились два исполина. Йорек Бирнисон, король бронированных медведей. Но королем надо стать. Андроид до крови прокусил губу, ощущая соль на языке, и не знал, это вкус чьей крови — его или Йорека. Медведь был ранен — Мартин чувствовал боль между лопатками, в ребрах и на горле, ему не хватало воздуха, панцирь немилосердно давил, пригибая к земле. Противясь тяготению, Мартин-Йорек взревел и встал на дыбы. Его противник сделал то же, и они обнялись, как два борца на ринге. Кругом горели глаза других, слышалось их хриплое дыхание. Йорек бросил вызов. Он пожелал быть вожаком. «До этого у медведей-урсов, — мимолетно подумал Мартин — вожаков не было». И ему придется пролить немало крови на горячий истоптанный снег. Тяжесть опять сдавила ребра. Боль пронзила внутренности, отдаваясь в паху, и Мартин застонал, сжимая зубы. Он — Йорек — отшвырнул противника и полоснул когтями там, где пластины панциря чуть расходились, приоткрывая глотку. Кровь хлынула водопадом, ее запах ударил по ноздрям, сладкий и неверный запах победы. Над головой в огромной чаше неба перекатывалось ведьминское зеленое варево, так было всегда, этот отравленный свет: когда предки Мартина-Йорека бродили по льдам северного моря, охотясь на жирных сладких тюленей, выращивали резвых малышей, защищали границы своих угодий, когда в них стреляли двуногие в меховых куртках и шапках, двуногие с длинными плоскими лапами, двуногие на трескучих небесных льдинах…
Йорек мотнул окровавленной башкой и оглянулся на церковь. За спиной его стоял один из этих двуногих и почему-то держал его, почему-то приказывал драться дальше, хотя Йорек устал, его тело болело, ему хотелось опуститься на лед и зализать раны. Он-двуногий требовал, чтобы он-урс сражался до конца. Но остальные уже покорились ему. Никто больше не решался принять вызов. Не легче ли убить его-двуногого, чтобы избавиться от нестерпимой чесотки в голове? Медведь рявкнул, медленно поворачиваясь, и остальные — его стая, его прайд, его охотничья ватага — БРАТЬЯ — качнулись следом.
* * *
— Сколько действует «Вельд»? — по-куничьи поводя носом, спросил Дрейфус. — Алекс убрался еще утром, значит, Мартин не получал дозу уже… десять часов, двенадцать? И Йорек, и остальные медведи.
Баркеру эта мысль в голову не приходила, и он мысленно обругал себя за тупость.
Айтишник, сощурив близорукие глаза, обернулся к нему.
— Когда действие «Вельда» кончится, что произойдет?
Зоолог, насупившись, пожал плечами.
— Не знаю. Но я бы на месте медведя накинулся на андроида и хорошенько его отделал.
Баркер почувствовал затылком чей-то взгляд и резко обернулся. У порога стоял тот, второй, двойник Мартина — или не двойник, но очень похожий — и пристально смотрел на зоолога. Похоже, он слышал и последние слова.
* * *
Маршал Мэттьюс отправил перехваченных у реки беженцев с сержантом, но сам не пошел в город. Он остался на обледеневшем берегу, спускавшемся к плоской чаше речного разлива. Странно, но сполохи, игравшие в небе, не доходили до земли, и река оставалась призрачно-серой, словно пыльная дорога в сумерках. Справа чернела стена леса, за спиной угадывались разбросанные по склону дома городка. Вода еще бормотала на стремнине, но голос ее становился все тише, скованный стужей.
Маршал присел на корточки, снял перчатку и провел рукой по лицу. Он больше не слышал Голосов — с того вьюжного вечера в Ниагаре-на-Озере Голоса замолчали, оставив по себе обрывочные воспоминания. Строки текста. Картинки. Но на картинках медведи, терзавшие поселок, были белыми. Мэттьюс усмехнулся. Он не верил в прозрения, даруемые Голосами, и все же странно полагался на них. Ошибки его огорчали. Вот и сейчас маршала мучили сомнения: то ли видение было ошибочным, то ли все увиденное еще случится… но не сейчас и, возможно, не здесь?
Человек поднял голову к небу, расчерченному полосами травянисто-зеленого сияния. Это было как рассвет над горами, как пропасть, как вечность — независимое от копошения людишек внизу, незыблемое. После того как Мэттьюсу сообщили про чип в правом виске, рассудочной долей сознания он перестал верить, что Голоса исходят оттуда, из-за твердой кромки небес. Но душа пока что не хотела отказаться от этой веры. Глупо.
Нахмурившись, маршал снова провел ладонью по лбу, словно смахивая налипшую соломинку. Он встал, напряженно глядя в сторону леса. На мгновение ему показалось, что небесное зарево отразилось в заледеневшем лесу, как в зеркале, что между деревьями забегали цепочки зеленых, синих и красных огней и, собравшись кругом, заплясали в неистовом хороводе. В центре круга стоял Рогач, потрясая уродливой нечеловеческой башкой. Мэттьюс попятился, и видение поблекло, но в последний миг краем глаза он увидел, как зеленые сполохи болотными огоньками взмывают из леса и сливаются с полотнищами авроры наверху. Их было много, этих огней, очень много, куда больше, чем тварей, способных уместиться в лесу, и они летели вверх и вверх — словно души, покидающие землю после заключительной схватки между небесами и адом. Мэттьюсу захотелось перекреститься и прочесть молитву, как в самом раннем детстве, но он подавил эту слабость и, развернувшись на каблуках, решительно зашагал к городку.