Но она не умерла.
Граф появился на следующий день, измотанный, истощенный физически, едва не валясь с ног, и отослал выпучивших глаза зевак прочь. «Моя жена будет жить», - вот и все, что он сказал. Четыре простых слова. Его жена жила. Он не ошибся. Уже вечером Изабелла фон Карстен, выглядевшая лучше, чем в течение многих месяцев, вышла из своей спальни, чтобы показать миру, что да, она будет жить. Милостью богов победила она иссушающую хворь, терзавшую Сильванию.
Узкая каменная лестница привела Ганса на галерею, тоже расположенную много выше главного здания замка. Стены галереи украшали портреты фон Карстена, написанные самыми знаменитыми художниками страны, и каждый из них пытался запечатлеть на холсте характерные черты графа, сосредоточиваясь в основном на его гипнотизирующих глазах. Кто-то, вероятно, полагает, что одержимость собственным образом - это тщеславие, но чем больше Ганс узнавал графа, тем меньше считал его человеком тщеславным. Нет, это было всего лишь одним из кроющихся в нем противоречии. В замке не было зеркал - ни одного из этих капканов нарциссизма, атрибутов самовлюбленности. Картины же представляли собой произведения; искусства, воспевающие красоту, столь почитаемую графом. Он часто говорил, что великая красота - это дар самих богов, их благословение, и окружал себя портретами точно так же, как собирал фарфоровые и мраморные статуэтки, украшал себя искусными драгоценностями и отделывал дом парчой и бархатом.
Он коллекционировал красивые вещи.
Он копил их.
Странно, однако, что в галерее отсутствовали портреты его жены.
Ганс поспешно пересек длинную комнату, отдернул толстую бархатную занавесь на дальней стене и стал спускаться по крутой винтовой лестнице в помещения для слуг. В отличие от царящей повсюду изысканности, эти комнаты находились на грани разрушения. Гобелены на стенах протерлись чуть ли не до дыр. Солнечные лучи за долгие годы обесцветили все краски. Здесь были изображены сцены Великой охоты, какие-то безымянные, безликие графы ван Драки вели лающих псов и егерей в погоню за диким кабаном. Учитывая заслуженную ван Драками репутацию жестоких извергов, Ганс подозревал, что невидимая добыча охотников бежит скорее на двух, чем на четырех ногах. Грязные витражи разбрасывали по вытертому ковру гипнотические узоры из желтых, зеленых и красных пятен.
Ганс твердо вышагивал по проходу. От коридора ответвлялись две служебные лестницы, ведущие на разные уровни замка; та, что подлиннее, спускалась прямо в кухню, та, что покороче, убегала к еще одной галерее, нависающей над главным залом.
Ганс свернул на короткую, перепрыгивая через две, а то и через три ступени разом.
К тому времени, как добрался до площадки, он совсем запыхался.
Галерею строили для того, чтобы подчеркнуть великолепие главного зала и обсидианового графского трона. Это было самое любимое место Ганса во всем замке. Отсюда он мог видеть всех, а его - никто. В комнате под его ногами разыгрывались важнейшие события - там мелкие бароны строили интриги, там молили о милосердии, там взлетал меч графского правосудия: внизу текла повседневная жизнь Сильвании.
Отсюда Ганс наблюдал за жизнью, изучал ее - и учился. Он не так уж отличался от Изабеллы фон Карстен, так как слишком жаждал власти, которую была способна даровать ему близость к графу, но он не был настолько наивен, чтобы полагать себя незаменимым. Юноша не питал иллюзий и относительно собственной красоты: он был не из тех, кого граф предпочитал держать возле себя. Он должен был сделать себя незаменимым. А это означало - собирать информацию, накапливать знания о всех и каждом, кто появлялся при дворе графа, знать их слабости и уметь ими пользоваться.
Граф был прав, жизнь его двора действительно очень напоминала драку воронов из-за объедков. Чтобы выжить тут, продолжить собственное существование, надо было принести в жертву других.
Старина Ганс относился к тем, кто выживает.
Это было заложено в его природе.
Главный зал жужжал, точно улей. Какой-то мелкий дворянчик из глубинки отправился в паломничество в Дракенхоф с петицией к Владу фон Карстену, в которой просил помочь прокормить своих людей. Граф рассмеялся ему в лицо и велел дворянчику встать на колени и молить о подаянии. Когда же тот сделал, что было сказано, фон Карстен захохотал еще пуще и заявил, что он мог бы заодно целовать пыль на сапогах графа, еще сохранившего уважение к человеку, способному клянчить милостыню у ног другого. Однако вместо помощи фон Карстен лишил дворянчика всех привилегий и отправил его из Дракенхофа обратно в одной рубахе, не позволив надеть ни ботинок, ни штанов, ни плаща для защиты от непогоды, а также пообещал послать одного из самых доверенных членов семьи в угодья новоявленного нищего, чтобы он правил там вместо него.
- Человек должен сам заботиться о себе и своей собственности, а не простираться у ног незнакомца, выпрашивая подачку. Заучи этот урок, и заучи хорошенько!
Таково было графское правосудие; подобная процедура с незначительными отклонениями разыгрывалась в главном зале несколько часов.
Ганс нашел Германа Познера в зале для физических упражнений: тот безжалостно муштровал графскиъъх солдат. Познер был на добрых шесть дюймов выше Ганса, куда крепче и тяжелее его и обладал рельефной мускулатурой. В данный момент Познер дуэлировал с одним из молодых солдат. Он бился двумя короткими, слегка изогнутыми мечами, а его противник орудовал длинным клинком и маленьким щитом. Мечи Познера плели сложный узор танца смерти между двумя мужчинами, с ошеломительной легкостью держа солдата на расстоянии. Клинки мерцали в свете факелов. Благодаря исключительному мастерству и стремительности движений Познера два его меча словно сливались в один.
Когда Ганс ступил на площадку, клинок в левой руке Познера скользнул змеей и ужалил молодого солдата в щеку, начертив на коже тончайшую кровавую полоску. Затем Герман поклонился своему противнику и повернулся к аплодирующему Гансу.
- Весьма впечатляюще, - заметил Ганс.
- Неужели нас посетил сам высокочтимый секретарь фон Карстена? Чем обязаны подобному удовольствию, герр Ганс? - Мрачный голос Познера эхом громыхнул в пустоте зала.
- Работе. Мы собираемся навестить барона Хайнца Ротермейера. Граф желает заставить его повиноваться.
- Слыхали, ребята? - обратился Познер к солдатам, наблюдавшим за поединком. Жестокая ухмылка медленно расползалась по его лицу. - Граф желает, чтобы мы вселили в сердце барона такой ужас, который заставит его знать свое место, а?
- Что-то вроде того, - согласился Ганс.
Познер убрал свои мечи в подвешенные на спине ножны.
- Когда выезжаем?
- На рассвете.
- Слишком скоро. Надо еще подготовиться к путешествию. На закате. Мы можем путешествовать под покровом тьмы.
- Ладно, завтра на закате. Будь готов.
Ганс развернулся и зашагал прочь. Не успел он выйти из зала, как до ушей его долетел звон стали о сталь.