– Илья, ты переходишь грань.
– Вчера вечером перешел. Харин, давай по-хорошему.
– По-хорошему уже не получится. – Харин быстро посмотрел на охранника.
Карамазов завалился на бок, опрокидывая массивное кресло, заслоняясь им, и две пули завязли в дереве. В следующее мгновение он уже был перед охранником. Отбил руку с пистолетом, вывернул в потолок – выстрел разнес хрустальную люстру звенящим водопадом осколков. Охранник выпустил пистолет, оттолкнул, тот полетел на пол – видимо, понял, что не удержит оружия. Ударил Илью коленом в пах. Тот не почувствовал боли. Сила была в нем, сила была вокруг, невидимый щит, смертоносный меч. Он зажал шею охранника, скользнул вбок, выворачивая руку, заглянул в раскрывшиеся от боли зрачки и поймал на их дне одобрительную улыбку Тьмы.
Хрустнули позвонки, и тело обмякло, превратилось в тяжелый манекен, куклу из мокрой ваты. Илья выпустил охранника, нагнулся, подбирая пистолет. Посмотрел на Харина. Тот замер, окаменел, лишь пальцы нервной дробью стучали по стеклу.
– Я достану патроны, Корректор…
– Нет, Харин. – Илья нагнулся, ощупал запястье охранника. Пульса не было. А это что? Ведь обещал сыну подарок сделать… Нигде нет правды. Илья расстегнул браслет своих часов, стянул их с мертвой руки. – Ты отдашь мне поставщиков.
– Корректор, я тебе много раз помогал…
– Это будет последний. Извини.
– Корректор… – Харин облизнул губы. – Жену не трогай. Она ничего не видела. Тебе не стоит ее опасаться.
Карамазов пожал плечами:
– Имена, Харин. Все имена.
Визирь умел париться. Для человека восточной национальности он делал это даже подчеркнуто вкусно. Шедченко он обрабатывал вениками с таким азартом, словно это и было его подлинное призвание.
– Сейчас дубовыми пройдусь, – приложив его последний раз, сообщил он. – Терпишь, полковник?
Лежащий на полке Шедченко пробурчал что-то неразборчивое.
– Ладно. Перерыв… – Визирь присел, похлопал себя по волосатой груди. – Коля, мог ты подумать, когда улетал из Киева, что через пару дней российский депутат узбекского происхождения станет тебе задницу веничком полировать?
– Знаешь, Рашид, лучше бы я в Киеве в баню сходил.
Визирь засмеялся:
– Кто ж спорит. Все перемены в мире – к худшему. Тут и сомнений никаких нет. Но в критической ситуации ты сделал лучший выбор, поверь.
– Чему учили… – Шедченко поднялся, перелез на полку повыше. – Рашид, не думай, что я тебя хоть немного идеализирую. Ты продажен, как и все остальные. На твоей совести много чего лежит.
– Честный ты человек… – Визирь потер щеки. – О, сейчас третий пот пойдет…
– Рашид, почему ты убил своего прототипа?
Визирь вздохнул:
– Власть не делят, дорогой. Сила лишь растет, знания умножаются, но Власть – не делят на двоих. Слабейший должен был уйти. Он ушел.
– Тебе не жалко его, Рашид? Ведь он – это ты.
– Вот именно. Рашид Хайретдинов продолжен во мне. Его мечты – мои. Я люблю его детей и забочусь о его жене. Никто и никогда не увидит отличий.
– Ты веришь в Бога?
– Ну, прямо интервью… – Хайретдинов завозил по телу ладонями, словно помогая порам открыться. – Рашид – верил. Я нет. Понимаешь, Коля, когда живешь в сотый раз, то трудно принять постулаты религии. Христос… он был славный парень. Я ему симпатизировал, и не моя вина все же, что так вышло. Как он нас всех…
Хайретдинов засмеялся.
– Нет, это было прекрасно. Обратить свое поражение в победу… Преклоняюсь. Это была великолепная победа, чистейшая… – Он покосился на Шедченко. – Только вот больше у него прийти не получается. Когда люди хотели добра и милосердия, когда не было никаких оснований – он вспыхнул. А теперь… у того, что мы назовем Светом, просто не получается вступить в игру вновь. Нет оснований. Нет прототипов. Зато для Тьмы кандидаты находились всегда.
Он встал.
– Все, пошли остывать…
– Рашид… – Шедченко положил руку ему на плечо. – Ты-то сам себя кем считаешь? К чему ты ближе?
Визирь прищурился:
– Ты ведь правды хочешь, Коля?
– Если ты можешь ее сказать.
– Толпой бандитов и скотов управлять невозможно. Людьми, которые считают себя счастливыми, управлять проще, чем доведенными до отчаяния. Вот и вся моя мораль.
Шедченко кивнул, и они вышли из парной.
Нет, они больше не казались сестрами-близнецами. Просто сестры. Одна старшая, красивая, уверенная, заставляющая людей провожать ее взглядами. Другая растерянная, напуганная, словно ребенок, хватающаяся за ее руку.
Они сели в такси, и Анна, поймав быстрые взгляды водителя, вздрогнула. Как он может так смотреть… как смеет так откровенно желать!
Конечно, Марию грязь его взглядов не заденет. И все же как неприятно. Анна прижалась к ее плечу, и сразу стало легче. Мария легонько погладила ее по щеке. Как хорошо…
Водитель перестал оглядываться. Небось подумал какую-то гадость. Ничего, ничего, когда свет ее воссияет над миром – он тоже поймет. Еще будет гордиться, что вез их.
– Мы приедем в гостиницу, – ласково сказала Мария. – Ты ляжешь баиньки. А мне надо будет прогуляться.
– Куда? – Анна вскинула голову. – Зачем?
– Нам ведь многое нужно, Аня. Вокруг враги. Я должна кое-что сделать.
– Я с тобой!
– Нет, ты будешь спать. Я вернусь через пару часов и разбужу тебя. Поняла?
Анна кивнула. Да, да, она не может с ней спорить. Но и уснуть не сможет. Будет лежать в темноте и молиться. Ждать…
Кирилл сидел напротив писателя и его двойника. Вагон был полупустым, до конца ветки оставалось всего две остановки, а час пик уже давно прошел.
Визитера
…он ведь тоже Визитер, только другой…
словно не волновало, что он может убежать. Он взял у писателя плейер и сейчас сидел с видом подростка, дорвавшегося до любимой игрушки. А Ярослав то смотрел на Кирилла, то отводил глаза, едва их взгляды пересекались.
мы тебя не обидим…
Какая разница в общем-то? Эти или другие. Кто-то все равно убьет его. Так, за компанию с Визитером. Потому что в мире нет двух правд, она всегда одна, но разная для каждого человека. И старик бы их убил, верь он в себя чуть больше…
Кирилл почувствовал, как он устал.
Так нельзя уставать.
Кирилл закрыл глаза. Вагон потряхивало, он притормаживал на каких-то подземных поворотах, снова набирал ход. Путь во тьме.