– Молодец. – Степан отложил листок, скрестил руки на животе. – Здорово?

– И что с того? Любой писатель мнит себя господином реальности… когда пишет. И понимает, что мечтам его не сбыться… что пули выкатятся из дула и запрыгают по снегу.

Скицин ехидно усмехнулся:

– Ладно, не придирайся. Я вот хочу подборочку сделать, как господа писатели независимо друг от друга используют сходные образы в эмоционально значимых моментах повествования. Шикарная будет статейка!

– Дождешься, что господа писатели с их эмоциональностью скинутся и наймут киллера. Чтобы он попугал как следует известного психолога.

Степан вздохнул:

– Кровожадный вы народ, литераторы… Если уж нанимать, так чтобы убил. Дешевле выйдет.

– Ты что, серьезно?

– Конечно. Попугать, сломать пару ребер – это ведь не разовая акция. Надо хотя бы дважды прийти. Соответственно и цена выше.

– Не предполагал. Откуда ты знаешь?

– От одного клиента. У него на почве бизнеса такой невроз попер… даже жалко мужика… немного.

– Степан… – Визитер откинулся в кресле. В голове шумело. Было тоскливо и сумрачно. – Тебе нравится наш мир?

– Ты о чем?

– О жизни.

– Я что, похож на идиота? Нет.

– А как бы отнесся к ситуации, когда один человек получает в свои руки власть над миром? Хороший человек, желающий миру добра.

– На хоррор потянуло? – Степан оживился. – Я бы отнесся крайне отрицательно. История полна таких мечтателей. Тебе назвать десяток имен людей, желавших всеобщего блаженства?

– Не надо. Степан, я говорю не о диктаторе, не о пророке. Никакого насилия… даже никакой явной власти. Просто мир непроизвольно начинает подстраиваться под конкретного человека. Отвечать его представлениям о счастье.

– Это еще хуже, – быстро ответил Скицин. – Явного диктатора-благодетеля шлепнули бы… или распяли на торопливо сколоченном кресте. Тайный правитель, исподволь навязывающий свою волю человечеству, куда страшнее.

– Да почему?

– Да потому! Кого ты хотел бы видеть в такой роли?

– Себя.

Скицин замолчал, наклонил голову, разглядывая Визитера.

– Вот оно что… ну извини. Недооценил. Ты такой кошмар придумал, что меня пот прошиб.

– Почему? Ты сам хотел бы стать… стержнем цивилизации? Ее душой?

Степан кивнул:

– Хотел бы. Но не дай Бог. Ни мне, ни тебе.

– Степан, давай чуть конкретнее.

– Да ты что, Ярик… Славик. Рехнулся? Механик наших душ, ты подумай немного! Власть над миром! А в руках – не танки и дебилы в касках, а пружинки, которые двигают нашими поступками! Знаешь, как отразится на миллиардах то, что тебя в детстве не брали играть в футбол, а в юности завалили на экзамене?

– Не знаю.

– И я не знаю. Но все, все, что было с тобой, оно не исчезло никуда. Оно где-то там, в тайниках души, куда нормальные люди не заглядывают! И править будет не твоя четко сформулированная и добродетельная мысль, а тот оскал темноты, что у каждого в подсознании! У каждого! От папы римского до маньяка, приговоренного к расстрелу! Человек – не Господь Бог, который безгрешен… Впрочем, этот вопрос тоже сомнителен, выдумать ад, не греша самому, – это еще та проблемка!

– Богохульник.

– Скептик. Ярослав, такой мир стал бы кошмаром.

– Не уверен. Скажем так: были в истории личности, которые становились подобной душой цивилизации. Пусть даже не всей, их ограничивала общая отсталость мира…

– Угу. На Христа сошлись. Общая отсталость… хм. Слава! – Скицин перегнулся через столик, поводил пальцем. – Я в одной статье прекрасный пример вычитал… Помнишь историю про доктора Джекила и мистера Хайда?

– Ну.

– Что совершил страшный и жуткий Хайд, воплотивший для Стивенсона все мыслимые пороки души человеческой?

– Убил кого-то.

– Да. Убил. А еще пнул ребенка. Тебе не кажется показательным, что хорошему писателю и великолепному фантазеру Стивенсону даже в голову не пришло, что его мерзкий Хайд может ребенка убить? Чем дальше развивается цивилизация, чем выше ее нормальный моральный уровень со всяческой заботой об экологии, простуженных китах, бездомных кошечках и прочих стареньких бабушках, тем чудовищнее становится противоположный полюс. Допустимое зло. Представимое зло! Да, люди в целом становятся лучше, чище, милосерднее. Но – как расплата за эту принятую всеми мораль, за декларируемые ценности и заповеди – растет темный клубок, прячущийся в душе. Есть у меня коллега, очень хорошая девушка. Как-то мы с ней общались на сходную тему… и я спрашиваю: «За какую сумму ты бы могла убить человека?» Ну, пообсуждали кандидатуру, сошлись на мне самом как индивидууме приятном и симпатичном. Она меня в миллион долларов оценила. В общем, даже приятно стало, киллеры и за десятую долю процента этой суммы работают… Потом обсудили вопрос с убийством невинного ребенка. Ну, тут, кажется, она больше бы попросила. Но! Ты понимаешь – все допустимо для современного человека! Все! За самые заурядные баксы, которые она в общем-то умеет зарабатывать! Куда до нас инквизиции и гестапо! Им хоть приходилось оправдываться перед собой – это, мол, еретики, а это недочеловеки. Нам же никаких оправданий не надо, только цену назови! Для того чтобы сделать маленький персональный рай и потешить неудовлетворенные мечты. А если перед тобой не мешок с капустой будет лежать, а власть над миром… Славик! Все станет допустимо! Все! Без ограничений!

Скицин перевел дыхание. Встал, откинул дверцу бара, задумчиво посмотрел на бутылки. Негромко сказал:

– Вот почему я надеюсь, что никто и никогда не даст мне… или тебе… возможности творить добро в мировом масштабе. Счастье для всех… И пусть ни один обиженный не уйдет…

5

Как тихо и хорошо…

Анна держала Марию за руку. Они шли по саду, и никого, никого не было вокруг.

– Мы как две сестры, – сказала Анна. – Правда?

Мария кивнула рассеянно и задумчиво. Что-то ее угнетало, и Анну ее печаль мучила больше, чем любая своя беда.

– Может быть, мы не будем сегодня… встречаться с ними?

– Нет. – Мария строго посмотрела ей в глаза. – Нельзя уходить от судьбы.

– Хороший день, – жалобно сказала Анна. – Они ведь не здесь встретятся, да?

– Они придут сюда. Посланника Тьмы ранят, он будет убегать. Он уже убегает, а Шедченко идет следом. – Мария остановилась, обняла ее за плечи, привлекла к себе. – Анна, нам надо сделать выбор…

– Какой?

– Очень много врагов, Анна. Мы можем победить… можем их убить. Но есть и другой выход, сестра.

– Я понимаю. – Анна кивнула. – Но… он так нас ненавидит.