Роджер покраснел до корней волос.
— Ах вот ты о чем, — пробормотал он.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Башня снова слегка качнулась, и они опять испытали странное ощущение полной оторванности от повседневной жизни, оставшейся далеко внизу. Роджер чувствовал, как пылают его щеки и бешено колотится сердце. Черные глаза Джорджины взволнованно блестели, алые губы раскрылись в загадочной насмешливой улыбке.
Внезапно он привлек ее к себе, и их губы слились в страстном поцелуе. Роджер ощутил мягкие округлости тела девушки, и в его мозгу точно вспыхнуло яркое пламя. Поцелуй они прервали только в тот момент, когда пришлось перевести дыхание.
— Черт возьми! — воскликнул Роджер. — Я покажу тебе, мужчина я или нет! — И когда их губы вновь слились, опрокинул девушку на подушки, стиснув в бешеном объятии.
Несколько минут они лежали, полностью утратив чувство пространства и времени; их юношескую страсть разжигали жадные ласки, рук» Роджера становились все более дерзкими.
Внезапно Джорджина оттолкнула его со словами:
— Фи, Роджер! Прекрати немедленно! Я не позволю ни одному мужчине так со мной обращаться, если он не влюблен в меня!
— Но в тебя влюблен! — воскликнул Роджер, будучи не в силах справиться с возбуждением. — Я всегда любил тебя, Джорджина! С того момента, как впервые увидел!
— Неправда! Я этому не верю! — воскликнула девушка, чье лицо было не менее красным, чем лицо Роджера. Но она уже не пыталась противиться его ласкам, а только шептала: — Пожалуйста, Роджер, не надо! Ты еще мальчик, и глупо притворяться мужчиной.
— Я докажу тебе, что я мужчина, — пробормотал он, и их губы встретились снова. Несколько секунд их сердца бешено колотились совсем рядом друг с другом, потом Роджер, задыхаясь, прошептал: — Ты хочешь, чтобы я это доказал?
Ответом были полуистерический смех и руки, крепко обвившиеся вокруг его шеи.
Роджер сидел, глядя в окно башни, выходящее в сторону залива, но его глаза различали древнее аббатство Крайстчерч и волны, пенящиеся о зазубренные скалы, отнюдь не в большей степени, чем детали вида, открывавшегося с крыши его собственного дома сегодня утром.
Лицо Роджера было красным, волосы беспорядочно топорщились, и ему стоило немалых усилий сдержать дрожь в руках. Никогда еще его юная душа не погружалась в такие глубины отчаяния. Совсем недавно он ощущал неведомый ему до сих пор восторг и радостное возбуждение — испытанное им наслаждение превзошло самые смелые его ожидания, хотя и оказалось слишком коротким. Но теперь он с ужасом осознавал то, что означает для него происшедшее. Казалось, на протяжении прошедших двадцати четырех часов его жизнью руководил злой ангел. Мало того, что на него неожиданно обрушился мичманский патент, что он напился и оскорбил отца непослушанием, так в довершение всего он соблазнил Джорджину.
Роджер не осмеливался посмотреть на нее, боясь, что она либо разразится слезами, либо до самой глубины души пронзит его гневным взглядом черных глаз.
— Что тревожит тебя, дорогой? — внезапно послышался ее голос. — Я тебе больше не нравлюсь?
Эти слова принесли ему некоторое облегчение. Она не была сердита — возможно, только напугана.
— Конечно, нравишься, — с трудом вымолвил он, все еще не смея обернуться к ней. — Я… по-моему, ты восхитительна. И ничего не бойся. Я поступлю с тобой честно. Мы должны подождать, пока я достигну возраста, когда можно вступать в брак, но я готов…
— Роджер, — сказала Джорджина более твердым голосом, — подойди и сядь рядом со мной.
Наконец повернувшись, Роджер с удивлением обнаружил, что она уже привела в порядок прическу, разгладила юбку и сидела, с улыбкой глядя на него.
— Ты… ты не сердишься? — пролепетал он.
— Конечно нет, глупый. Со мной такое не в первый раз.
— Ты имеешь в виду, что проделывала это раньше? — недоверчиво спросил Роджер, в душе у которого облегчение боролось с внезапно вспыхнувшей ревностью.
— Почему бы и нет? — Джорджина пожала плечами. — Это такое же удовольствие для женщины, как и для мужчины, и просто несправедливо, что мужчины могут заниматься любовью, когда им вздумается, а девушки должны жить, как мраморные статуи.
— С кем у тебя это было? — свирепо осведомился Роджер,
— Не твое дело. Впрочем, могу и ответить. В Лондоне мне больше остальных нравился один из моих ухажеров. Старая тетя Софи до того уставала просиживать со мной на всех раутах на позолоченных стульях с жесткими спинками, что спала почти всю вторую половину дня. От дурочки кузины Доротеи было труднее избавиться, но два-три раза в неделю мне удавалось отправить ее по магазинам вместе с моей горничной Дженни — смышленая девушка, и ее было легко подкупить, поэтому, послав ее за покупками, я проводила время с любовником в его комнатах на Джермин-стрит.
Роджер пришел в ужас, что было абсолютно нелогично, учитывая его недавнее поведение.
— Ты хочешь сказать, что сама ходила в апартаменты мужчины и позволила ему соблазнить тебя?
— Ну а что, если так? Не вижу, по какой причине это может шокировать тебя. Но вообще-то он меня не соблазнял. Я потеряла все, что мне было терять, прошлой весной, перед поездкой в Лондон.
Ревность Роджера удвоилась при мысли, что кто-то из соседей первым насладился чарами Джорджины, а логичное предположение, что ее, должно быть, принудили к этому силой, вызвало у него приступ гнева.
— Назови мне его имя, — воскликнул он, — и, клянусь Богом, я убью его!
— Ты не сделаешь этого и не смог бы сделать, даже если бы попытался, мой маленький рыцарь. Это был капитан Койнем.
— Что? — выпучил глаза Роджер. — Неужели тот самый разбойник?
— Конечно. Другого я не знаю.
— Джорджина! — простонал Роджер. — Я ведь постоянно предупреждал тебя, что кататься верхом по лесу одной очень опасно.
Его живое воображение тут же нарисовало ему дикую сцену — как визжащую Джорджину стаскивают с лошади, тянут в кусты, грубо насилуют и оставляют растерзанной и лежащей в обмороке. Все же любопытство одержало верх, и он добавил:
— Вероятно, это было ужасно для тебя, но как такое случилось?
— Не так и ужасно, — улыбнулась Джорджина. — Мы столкнулись с ним неподалеку от королевского вяза. Я всегда считала, что драгоценности существуют, чтобы их носили, а не держали запертыми в шкатулке. В тот день у меня на пальце было прекрасное кольцо с сапфиром, а в шляпе — эгрет с бриллиантами. Капитан Койнем вежливо приветствовал меня, но попросил отдать ему драгоценности. Я взмолилась, чтобы он оставил мне хотя бы кольцо, так как оно раньше принадлежало моей матери. Он сказал, что я могу оставить себе обе драгоценности, если уплачу за каждую поцелуем. Койнем был видным парнем, прилично одетым и хорошо воспитанным, поэтому я сочла такую цену достаточно дешевой. Мы спешились, и он поцеловал меня в первый раз. Поцелуй был долгим, и парень знал свое дело. Потом он подхватил меня сильными руками и отнес на мох под деревьями, дабы, по его словам, поцеловать во второй раз в обстановке, более подобающей моей красоте. Можешь назвать меня бесстыдной шлюхой, но я ни капельки не жалею о том солнечном дне прошлой весной, когда я повстречала в лесу капитана Койнема. Потеря девственности оказалась весьма романтичной.