— Благодарю вас, месье, — сказала Атенаис. — Вы обнадежили нас, и я рассчитываю, что вы сделаете все от вас зависящее для месье Брюка.
Юрист поклонился:
— Ваши пожелания для меня закон, мадемуазель.
— Я слышала, вы только что вернулись из Парижа, мэтр Леже, — вступила в разговор мадам Мари-Анже. — Какие новости вы привезли из столицы?
— Все говорят о том, что его величество назначит месье де Калонна новым генеральным контролером финансов, — ответил юрист. — Полагают, что он проявит себя лучше тех, кто на короткий срок занимал этот пост в течение последних восемнадцати месяцев, ибо доверие к правительству пошатнулось после увольнения месье Неккера.
— А кто такой месье Неккер, мэтр? — осведомилась Атенаис. Роджер удивленно посмотрел на нее, так как даже он знал, что Неккер был знаменитым швейцарским банкиром, которого Людовик XVI призвал в надежде распутать паутину долгов и беспорядков, в которую угодили финансы Франции.
— В течение пяти лет он был главным советником его величества, мадемуазель, — улыбнулся адвокат. — Перед тем как его уволили два года назад, он опубликовал свой «Отчет короля», где впервые в истории нашей страны представил публике баланс, показывающий, каким образом король получает свои доходы и как они распределяются. Жаль, что двор помешал ему продолжить свои прогрессивные начинания.
Граф Люсьен нахмурился:
— Не вижу причин, почему король должен перед кем-то отчитываться в том, как он тратит свои деньги.
— Эти деньги получены благодаря налогам, которые платит народ, месье граф, поэтому народ имеет право знать, что с ними происходит.
— Думаю, теперь это признано всеми, — вставил аббат. — Но разве «Отчет» месье Неккера не вводил в заблуждение? Разве представленный в нем кредитный баланс не оказался ложным?
Мэтр Леже склонил голову:
— Увы, месье аббат, это так. Наше положение оказалось куда хуже, чем нам пытались внушить, но все же эта публикация стала шагом в нужном направлении, а тревожный дефицит был в основном следствием нашей помощи американцем против англичан.
— Эта ноша наконец-то снята с наших плеч, — заметила мадам Мари-Анже. — Окончательная ратификация мира действительно состоялась в прошлом месяце?
— Да, мадам. Париж ликовал по этому случаю, ведь одним из условий договора было удаление из Дюнкерка английских комиссаров, которые должны проверять, не возводятся ли укрепления вновь. Это унижение справедливо возмущало нацию.
Атенаис слушала со скучающим видом.
— Вы, месье Леже, видели моего отца в Париже? — спросила она.
— Да, мадемуазель. Месье маркиз был очень занят, проводя большую часть времени с графом де Верженном, министром иностранных дел его величества, но он оказал мне честь, приняв меня дважды, и я счастлив сообщить вам, что он прекрасно себя чувствует.
— И вы были в Версале?
Адвокат улыбнулся:
— Я не имею привилегии посещать двор, мадемуазель.
— Да, но у вас должны быть новости о жизни двора, которые куда интереснее скучных разговоров о деньгах и мирных договорах.
— При дворе, как всегда, развлекаются от обеда до утра. Для их величеств каждую неделю ставят три пьесы или оперы, а по вторникам и четвергам устраивают балы с большим ужином и игрой в карты. Королева только что распорядилась о еженедельных бал-маскарадах зимой, так что основным занятием придворных в остальные шесть дней будет подготовка костюмов. Недавно Париж и Версаль были переполнены гостями из Англии, и, говорят, ее величество выказывала им особое расположение.
— А почему она так поступает, — осведомилась Атенаис, — если еще восемь месяцев назад мы воевали с ними?
Нотариус скромно кашлянул:
— Королева сама себе закон, мадемуазель, и ей далеко не всегда нравится присоединяться к общенациональным предубеждениям. В данном случае общественное мнение представлено многими молодыми аристократами, воевавшими в Америке под командованием месье де Лафайета и графа, вашего дяди [65] . Тамошний образ жизни пришелся им по душе. На них произвели глубокое впечатление непринужденные манеры, чувство равенства и отсутствие ограничений личной свободы, которыми наслаждаются американцы. Кто может порицать их за желание реформ, способных создать такой же образ жизни во Франции? В то же время многие при дворе настроены против подобных реформ, понимая, что в результате их могут потерять старинные привилегии. Они считают, что наша поддержка американцев была величайшей ошибкой, так как мы помогли им свергнуть их короля и изменить все традиции. Естественно, они считают английских аристократов, посещающих Версаль, истинными представителями закона, порядка и обычаев привилегированной касты. И во главе с королевой оказывают им самый теплый прием.
— Значит, королева права, — быстро заявила Атенаис, — а мой дядя — нет. Теперь я буду более благосклонно смотреть на англичан.
Мэтр Леже воздержался от комментариев и промолвил после паузы:
— Если мадемуазель больше не нуждается в моих услугах, могу я попросить разрешения удалиться?
Атенаис царственно кивнула, и нотариус, пообещав Роджеру утром первым делом увидеться с месье Фуше, с поклоном вышел из комнаты.
Оставшиеся продолжали беседу, покуда Атенаис не подняла веер, прикрывая зевок, и не сообщила, что намерена отправиться спать.
Вызванному Альдегонду поручили устроить Роджера на ночь, после чего молодой человек, поцеловав руку своей покровительнице, последовал за мажордомом в удобную, но скудно меблированную комнату на четвертом этаже.
Раздевшись, Роджер улегся в кровать и попытался разобраться в своих чувствах. Он все еще не пришел в себя после смерти доктора и тревожился из-за своего положения, но тем не менее не переставал думать об Атенаис де Рошамбо.
Роджер понимал, что девушка недопустимо своевольна и испорченна, но всецело приписывал это ее воспитанию, к тому же смелость и самоуверенность были качествами, которые всегда его восхищали. И все ее недостатки меркли перед красотой, никого совершеннее он до сей поры не видел. Было истинным удовольствием наблюдать за каждым ее движением, за игрой эмоций, отражающихся на лице, а причудливое сочетание наивности девочки и повадок женщины казалось поистине очаровательным. Ни одна другая девушка, которую встречал Роджер, даже отдаленно не походила на Атенаис, и теперь он твердо знал, что никогда не был влюблен в Джорджину.
Засыпая, Роджер думал о ярко-голубых глазах и золотых волосах Атенаис, понимая, что успел глубоко и безнадежно влюбиться.
Впрочем, ни тревоги, ни страсть не помешали ему проспать до тех пор, пока лакей не принес на подносе завтрак. Дома Роджер ел в постели, только когда болел, поэтому незнакомый обычай его удивил, причем не слишком приятно, не воспрепятствовав, однако, отменному аппетиту. Конечно, Роджер предпочел бы добротный английский завтрак наверху или внизу, но был вынужден признать, что petit dejeuner в доме французского аристократа не лишен положительных качеств. Вместо простых булочек с маслом и джемом, которые подавали с гостиницах, где ему приходилось останавливаться, на подносе он обнаружил чашку горячего шоколада, булочки с тмином, легкие, как перышки, бриоши, хрустящие рогалики, мед, три сорта варенья и свежие фрукты.