Услышав это, Гитлер вскочил и закричал:
— Спасены! Мы спасены! Я знал это, знал. Меня никогда не подводила интуиция. Грядет новое «Бранденбургское чудо»! Смерть американского президента все радикально переменит. Американцы и англичане станут нашими союзниками в схватке с коммунизмом.
Он повернулся к Борману и сказал:
— Но тут кроется серьезная опасность. Мы не должны сдать Берлин русским прежде, чем западные союзники придут к нам на помощь. Последуем тому плану, который мы часто обсуждали в последнее время. Баварские Альпы — это созданная самой природой неприступная крепость. Там невозможно использовать танки и тяжелую технику. Нам, конечно, понадобится время, чтобы договориться об условиях капитуляции, а пока повоюем на два фронта. До тех пор пока Берлину не будет угрожать штурм, я останусь здесь; но необходимо подготовить все к моему переезду в Берхесгаден. Сделайте соответствующие распоряжения.
— Хорошо, мой фюрер. — Борман вскинул руку в приветствии, остальные последовали его примеру, и все покинули комнату.
Для всех старших офицеров следующий день оказался одним из самых худших на их памяти. Пришли известия о том, что передовые отряды американцев подошли к Эльбе, а русские наладили переправу в районе их плацдарма на Одере, фронт там прорван и в прорыв устремились орды большевиков.
В полдень на совещании Гитлер требовал крови. По всему бункеру разносились его истерические призывы, разоблачения, проклятия, оскорбления. Через несколько часов из конференц-зала потянулись генералы с серыми вытянутыми лицами. Старику Коллеру досталось больше других за то, что «Люфтваффе» не удалось предотвратить переправу русских на западный берег Одера и захват ими большого плацдарма. Бедняга был в слезах.
Весь день и вечер Грегори старался держаться поближе к бункеру, чтобы одним из первых узнать вести из Соединенных Штатов. Но наступила полночь, кончился день 12 апреля, а сообщения о смерти президента все не было и не было. В два часа ночи он покинул ставку в состоянии крайнего беспокойства и вернулся в министерство, но и ночь провел отвратно.
Утром он сходил в Министерство пропаганды, чтобы повидаться с помощником Геббельса, Хайнцем Лоренцом, и разузнать, нет ли каких интересных новостей. Но, кроме сообщений с фронта на Одере, откуда передавали вести одна другой ужаснее, ничего интересного не было. Вернувшись, он начал тормошить Малаку, в чем дело? Почему Рузвельт не умер, как предсказывал Малаку. Но лжетурок уперся и только бубнил о том, что по гороскопу Рузвельта американский президент находится в смертельной опасности, а о том, что президент умрет именно 12 апреля, ему-де сообщили знакомые духи, за которыми такой грешок раньше не замечался, чтобы так нагло врали.
Но Грегори было ясно, что на этот раз духи Малаку подсунули первоклассную дезинформацию. Шагая к Рейхсканцелярии, он воочию представлял, что его там ожидает и что его миссия это полный и окончательный провал.
В коридоре-предбаннике Борман беседовал с Кейтелем и Бургдорфом перед дневным совещанием. Увидев Грегори, он усмехнулся и язвительно осведомился о здоровье президента Рузвельта:
— Ну и как же себя чувствует сегодня утром президент, а, господин майор? Кажется, духи на этот раз оставили вас с вашим турком в дураках, не так ли? Что ж, ничего удивительного в этом нет. Вы и так продержались дольше, чем другая оккультная публика, что время от времени наведывалась сюда, даже дольше, чем человек рейхсфюрера, Вульф. Но конец у вас у всех один: попадаете пальцем в небо.
— Это еще не доказано. Вполне возможно, американцы придерживают информацию по каким-то причинам, — упорствовал Грегори.
— Надеюсь, что так или иначе фюрер оторвет вам голову за то, что вы ввели его в заблуждение, — пообещал Борман.
Когда они отправились заседать, Грегори пошел в буфет, чтобы опрокинуть так необходимую ему сейчас рюмку. Перекинулся парой слов с дежурившими там адъютантами, потом вернулся в главный коридор. Там стояли два офицера и беседовали. Один был фон Белов, а другой, коренастый широкоплечий человек со складками жира, выпирающими над воротником черной эсэсовской формы, стоял спиной к Грегори.
Фон Белов с улыбкой обратился к англичанину:
— A-а, Протце, мне кажется, вы не встречались с нашим новым коллегой. Рейхсфюрер прислал его вместо Фегеляйна. Это… — А окончания Грегори даже не слышал. Человек обернулся к нему, и на Грегори глянул единственный глаз обергруппенфюрера Граубера.
Какое-то мгновение ни один из них не шелохнулся. На лице Граубера застыло крайнее изумление, а на лице Грегори — озабоченность. Ведь именно из-за такой встречи со старым заклятым врагом он отказывался от предложения Геринга откомандировать его в штаб-квартиру фюрера.
И в последние дни, занятый драмой, разыгрываемой в бункере и на фронтах, он совсем забыл о Граубере.
Теперь он мысленно клял себя за халатность, что не сообразил, когда в этом всеобщем хаосе рушатся все структуры, разведслужбы Геринга тоже могли пострадать и давать сбои. А такой человек, как Граубер, ни за что не останется умирать в пораженной армии и несомненно поспешит поближе к кормушке власти, где жизни его ничего не будет угрожать — хотя бы какое-то время.
Если бы Грегори не был захвачен врасплох и поприветствуй он Граубера как ни в чем ни бывало, тогда, возможно, обергруппенфюрер не поверил бы собственным глазам, точнее, глазу. Но у Грегори отвисла нижняя челюсть, а в глазах при виде этого гориллоподобного эсэсовца мелькнула тревога. И в тот же миг Грегори понял, что Граубер его узнал. С кошачьей проворностью, которую трудно было ожидать от человека его комплекции, он отпрыгнул назад, и рука его зацарапала ногтями по кобуре в поисках пистолета.
Но кобура была пуста. Граубер забыл, что сдал пистолет при входе, как полагалось это сделать всем. А Грегори об этом не забыл, поэтому его реакция была совершенно другой.
Подняв удивленно брови, он перевел взгляд на фон Белова и спокойно произнес:
— Извините, полковник, я не уловил имени обергруппенфюрера.
Граубер разразился серией визгливых выкриков:
— Как же, он не знает! Он не знает моего имени, но я зато знаю, как его зовут! Грегори Саллюст! Британский супершпион!
Фон Белов внимательно оглядел обоих, улыбнулся и произнес:
— Дорогой мой обергруппенфюрер, то, что вы говорите — полный абсурд. Я…
— Это не абсурд, это факт, — отрезал Граубер.
Грегори выдавил из себя улыбку, покачал отрицательно головой и сказал:
— Вот уж никогда не предполагал, что могу походить на такой знаменитый в ваших кругах персонаж. Однако моя фамилия, как вы слышали, Протце, я служу в штабе рейхсмаршала.
— Ага, вы, значит, и его провели, — прорычал Граубер. — Сколько же порядочных немцев вы обвели вокруг пальца своим безупречным немецким! Но я-то знаю, кто вы такой на самом деле, и наконец-то вы в моих руках. На этот раз я вас не упущу.