— Я все понял и обязательно буду вести себя в его присутствии осторожно, — откликнулся Грегори.
— Что ж, это разумная предосторожность, — согласилась она. — Мы с отцом также соблюдаем ее. Стараемся не говорить ничего лишнего в присутствии слуг и наемных рабочих. Все они из крестьян, все как один преданы нашему семейству, но для них, как и для большинства немцев, Гитлер — это Бог. Лучше не критиковать его при них. Я в большей степени имею в виду не вас, а вашего слугу, которому придется общаться с ними довольно часто.
— На этот счет можете быть спокойны. Мы с Янушем отнюдь не новички в подобных делах и отлично знаем, что, если не держишь язык за зубами, рискуешь собственной шеей.
— Вот и прекрасно, что вы люди опытные, бывалые, — с облегчением вздохнула женщина. После некоторой заминки она продолжила: — И наконец, последнее, о чем я бы хотела вас предупредить: господин Герман Гауфф. Он не живет у нас, однако частенько наведывается в замок. Он арендует большой участок земли в нашем поместье, а также выступает от нашего, имени во всех судебных разбирательствах, представляет нас в тех случаях, когда мне не под силу действовать самой. Он очень хитер и честолюбив. В этих местах он был одним из первых местных жителей, вступивших в нацистскую партию, поэтому уже долгие годы возглавляет местный партийный комитет, имеет чин штурмбаннфюрера СС. Большинство видных нацистов занимаются только партийной работой, но, поскольку заботиться о хлебе насущном с начала войны стало задачей номер один, он, с согласия начальства, активно занимается еще и фермерством. А для нас иметь такого влиятельного нациста, арендующего у нас землю, чрезвычайно удобно. Именно ему мы обязаны тем, что наши сельскохозяйственные продукты продаются по высоким ценам, получаем намного больше удобрений, чем положено по площади обрабатываемой земли, прибавьте сюда еще жмых для скота на зиму, тот факт, что никто не сует свой нос в наши дела и не устраиваются проверки, чтобы выяснить, какое количество мяса, масла, яиц и всего прочего мы оставляем для себя.
— Очень ценный друг, особенно в наши времена, — сухо заметил Грегори. — И он что же, все это делает лишь из любви и преданности к вашему покойному мужу?
— Нет, не только, — едва слышно ответила она. — Он все это делает потому, что надеется жениться на мне.
— Тогда поздравляю вас с этой победой. — В голосе Грегори не было даже намека на сарказм, но она мгновенно уловила то, что было недосказано:
— Будь я лет на десять моложе, вы бы могли иметь основания говорить о том, что я одержала какую-то победу в этом смысле, но теперь подозревать меня в чем-то подобном просто нелепо — ведь я не обманываюсь насчет того, как я нынче выгляжу. Нет, Герман хочет жениться на мне, чтобы стать полновластным хозяином Сассена.
— Извините, я не знал, — пробормотал виновато Грегори. — Вам в вашем положении, должно быть, несладко приходится.
— Ну, в настоящий момент пока терпимо. У него, видите ли, уже есть жена. Но когда он от нее все же избавится, и она не будет связывать его по рукам и ногам — тогда мне и вправду придется туго.
— То есть разведется с ней, вы хотите сказать, или…
Она кивнула.
— Его жена — инвалид и поэтому целиком находится в его власти. А эти нацистские главари уже давно потеряли всякое понятие о чести и совести. Для них это уже стало делом привычным: ничего не стоит, например, подвергнуть жесточайшим побоям какого-нибудь несчастного еврея или просто человека, который им чем-то не понравился, и в результате такой обработки жертва почти всегда умирает от увечий. Очень удобно — никаких следов. Человеческая жизнь для них ничего не стоит — так чего уж тут толковать о такой обузе, как надоевшая жена, и инвалид к тому же.
— Да, понимаю. Но вы, кажется, говорили, что ваш отец по профессии врач, а в таком маленьком местечке, как Сассен, наверное, нет больше ни одного другого доктора, следовательно, он лечит и фрау Гауфф. А он-то обязательно установит причину смерти, если этот негодяй, скажем, даст ей слишком большую дозу лекарства или что-нибудь в этом роде. А ведь даже убежденным нацистам не дано безнаказанно умерщвлять своих жен.
— Отец не занимается регулярной практикой. Он по натуре что-то вроде отшельника, затворника, выходит лишь два раза в неделю, чтобы подлечить кого-либо из местных. Его в, деревне очень уважают, и не только потому, что он очень хороший врач, но и за то, что он лечит всех бесплатно. На дом он к пациентам не ходит — разве только в крайних случаях, когда дело серьезное и необходимо оказать срочную медицинскую помощь.
Несколько минут они молчали, потом она сказала:
— Вы должны произвести на Гауффа хорошее впечатление, просто обязаны завоевать его расположение. Льстите ему без зазрения совести, упомяните между делом о своих влиятельных друзьях в Берлине, которые могли бы обеспечить ему продвижение по службе, если вы замолвите за него словечко. Как все нацистские свиньи, он непомерно тщеславен и хвастлив. А когда выпьет, так просто теряет над собой контроль и, случается, бывает неосторожен в высказываниях. Всем известно в округе, что на Пенемюнде расположен испытательный полигон и что на нем в последнее время замечается активность. Но эта зона охраняется очень тщательно, поэтому никто доподлинно не может сказать, над чем там колдуют ученые и специалисты. А вот Гауфф как-то проболтался мне про ракеты, когда здорово поднабрался и начал хвастать.
— Обязательно последую вашему совету, — с готовностью согласился Грегори, — а поскольку я встречался и с Герингом и Риббентропом, надеюсь, мне не составит особого труда убедить господина Гауффа в том, что они мои добрые друзья.
Минут через десять они были уже на окраине деревеньки Сассен, проехали через нее и завернули во двор. В дальнем конце двора располагался сам «замок», как кичливо его называли в округе. В действительности же это было большое двухэтажное здание, построенное, наверно, более двух с половиной веков назад по образу и подобию всех типовых прусских юнкерских родовых гнезд.
Они прошли в большую комнату с низким потолком и стенами, обшитыми деревянными панелями, на которых красовались изрядно попорченные молью оленьи и лисьи головы. Фрау фон Альтерн позвонила в медный колокольчик, на зов явился старый и плешивый слуга, которому она сказала:
— Фридрих, это наш гость господин майор Боденштайн, о котором я тебя уже предупреждала. Чемоданы господина майора отнесет его денщик. Проводи их в комнату господина майора, а затем покажи помещение, где будет жить денщик.
Старый слуга пошел исполнять приказание, за ним ушел и Купорович, а хозяйка отвела Грегори в длинную, с низким потолком жилую комнату. Она открыла сосновый шифоньер и сказала:
— У нас как раз достаточно времени на легкий аперитив перед ужином.
Выбор напитков оказался не богат: бренди, шнапс и настойка из пастернака, поэтому Грегори предпочел ограничиться бренди с минеральной. Она едва успела наполнить бокалы, как в комнату хромая вошел мужчина лет тридцати пяти с соломенного цвета волосами, мускулистыми руками и тем безличным и туповатым выражением лица, которым славятся тевтонские красавцы. Его галантерейную красоту портил ужасный шрам, рассекающий лоб.