— Она провела у нас в Альвланде почти пять лет, — продолжил Велунд. — И, что, пожалуй, даже польстило мне как ее Учителю, многие альвские мастера признали ее талант и порой даже приходили к ней за советом. И я уже думал, что так будет продолжаться дальше. Ее, простую смертную, наконец приняли в моей стране как равную. Большего нельзя было и ожидать. Но оказалось, что мечты Руни и ее цели никак не связаны со страной альвов. Когда она сказала, что хочет встретиться и поговорить с Хедином, я решил, что она шутит. Дирк рассмеялся в голос, а Рихвин едва не подавился элем. Первое время мы надеялись, что это блажь, которая пройдет. А когда поняли, что это не так, Дирк попросил ее уйти. Я не препятствовал, полагал, моя девочка одумается и вернется. Но она набрала отряд людей. Начались набеги на ярлов. Руни пробовала свои силы.
— И как же случилось, что ты и твои братья опять оказались с ней?
Словно отвечая на вопрос, Вел снова дернул за конец веревки, и новый болт ушел в сторону сосен. Взрыв. Сосну вывернуло с корнем. Вверх взметнулись комья вырванной земли.
— Я был горд. Если бы не братья, я не стал бы первым просить мира. Но Дирк едва ли не каждый день вспоминал о том, какими ценнейшими заклинаниями снабжала нас Руни, а Рихвин с таким упоением рассказывал о ее победах, что я сдался. Она встретила нас, как ни в чем не бывало, как будто мы не расставались на долгие месяцы. И через пару дней ошарашила своим новым планом — раздобыть Свечу жизни Одина. И, видимо, я плохой Учитель, потому что не верил в ее успех, до последнего полагал, что ничего не получится. Но ты здесь, Великий Один, Отец Дружин. И у тебя в ножнах Разрубленный меч из Восточного храма. И в этом я вижу доказательство силы смертных. Силы, о которой забыли боги и о которой не подозревал я сам. И я еще надеюсь увидеть лицо бога Хедина, когда моя девочка выскажет ему все, что решила.
— И ты так уверен, что она доберется до Хедина? — Отец Дружин не мог понять странной бравады полукровки.
Альв усмехнулся. Последняя веревочка в его руке натянулась. Болт не успел покинуть ложе. Рвануло так, что Хрофт на мгновение потерял способность ориентироваться. Их окатило щепой и песком, последний заряд начисто разнес стойку с арбалетами и отшвырнул назад на траву испытателя. Велунд поднялся, отряхивая мусор с щегольского зеленого плаща, часто смаргивая и тряся головой. Хрофт устоял на ногах, но заметил, что осколки арбалетов в нескольких местах пробили ткань его плаща.
— Да, предел возможностей все-таки существует, — саркастически заметил Велунд. — В дело можно брать с четвертого по восьмой. И взрывается хорошо, и на дальности не сильно сказывается.
Он покачнулся, и Хрофт с досадой подхватил собеседника и усадил на землю. Велунд, не скрываясь, фыркнул, намекая на неуместность подобной помощи. И действительно, через пару минут он уже вполне пришел в себя и поднялся, кивком поблагодарив за заботу. С тонких губ не сходила легкая, едва различимая улыбка.
— Ты цел? — подбежавший Дирк обеспокоенно посмотрел в глаза брату и уже хотел приняться за осмотр царапин и ссадин, оставленных щепками, но Велунд отстранил его. Почти тотчас из леса появился Рихвин. Судя по сбившемуся дыханию и горящему взгляду, средний братец тоже услышал взрыв и каким-то непостижимым образом, особым братским чутьем догадался, что с неугомонным младшим случилась беда.
— Хотел сказать, что катапульты готовы, а ты тут… — Диркрист в ярости потряс брата за плечи. — Да пропади она пропадом, твоя Девчонка, с ее вечными придумками. Ты мог бы свернуть любую из этих сосен сотней заклинаний, и ни одно не потребовало бы сколько-нибудь серьезных усилий. Но ты упрямо предпочитаешь потворствовать ей, заигрывая со смертью.
— Он прав, Вел, — словно не замечая стоящего рядом Хрофта, вмешался в разговор Рихвин. — Зачем тебе эти штучки, годные лишь для жалких смертных, если ты можешь больше, чем я, и даже больше, чем Дирк? Почему не позволить ей пробовать на прочность собственную шкуру?
Велунд выслушивал наставления, то и дело бросая злые взгляды на Отца Дружин, который не желал пропустить столь впечатляющего зрелища. Велунд был сильнее обоих братьев. И если в честной схватке на мечах Рихвин, возможно, и сумел бы противостоять брату, то в магическом поединке Диркрист оказался бы распростерт на земле в первые же секунды. Но Велунд, благодаря эльфийской крови выглядевший совсем юношей рядом с братьями, терпеливо выслушивал старших. Лишь кривил от гнева и досады губы и хмурил брови. Тор был таким же, вдруг подумалось Хрофту. Его сын, великий бог Тор, иногда все же вынужденный слушать наставления отца, смотрел на него точно так же. Как смотрит норовистый жеребец, с трудом мирящийся с упряжью.
Отступившая ненадолго тоска проснулась и набросилась с новой силой. Эти трое, что ссорились сейчас на берегу, были семьей. Хрофт оставил свою семью на Боргильдовом поле. Он привел их туда, сыновей, друзей…
— Простите нас, Великий Хрофт, — наконец выговорившись, обратился к нему Дирк, — за столь непозволительное поведение. Мы с братьями…
— Не стоит, — Отцу Дружин никогда не доставляло удовольствия чужое унижение. — Даже сильнейшим из нас свойствен страх за любимых. И нет приятнее зрелища, чем семья, где заботятся друг о друге. Поверьте мне, Дирк, я знаю. Жалею лишь, что не понимал этого раньше, когда моя семья была рядом со мной. И я отдал бы много, чтобы вновь обнять сыновей так, как вы обнимаете братьев.
Глубокая печаль, прозвучавшая в словах Отца Дружин, заставила Дирка смутиться и опустить взгляд. Разумный Рихвин поволок еще не слишком твердо держащегося на ногах Велунда в сторону лагеря. Дирк, продолжая просить прощения, последовал за ними. И Хрофт остался на берегу один, чувствуя себя чужаком.
За то время, что он провел в скачке между мирами и битвах, он вновь привык к тому, что его ждут. Что он — последняя надежда. Он — Один. Но Девчонка заставила его снова стать Хрофтом. И вместе со старым именем вернулись одиночество, тоска, странная, никак не вяжущаяся с божественностью неприкаянность.
Здесь, в лагере, он был чужим. Как ни уверяла его в обратном Руни, все в укладе этого кипящего человеческого муравейника говорило: нам не нужно богов. Он, Хрофт, чувствовал себя лишним. Он был одним из них, ел с ними за одним столом, участвовал в обсуждении планов. Но ровно до того момента, когда каждый из крошечных винтиков этого механизма не включался в работу. И Хрофт понимал, что ему — слишком большому, слишком сильному, слишком… богу — нет места в этой человеческой машине. Он был наблюдателем, и единственная роль, что отводилась ему, заключалась во владении Разрубленным мечом.
Он с удивлением понял, что оказался лишь одной из удачных «придумок» Руни. Меч и бог, который может им воспользоваться.
Хрофт в раздражении пнул валявшийся перед ним на земле обломок арбалета, пытаясь понять, как он оказался втянутым в эту нелепую игру, которая не имела общего с настоящей войной. В бою он тотчас разобрался бы, где друг, а где враг. Но сейчас множество тончайших нитей опутали его, и Отец Дружин не мог понять, какие из них нужно разорвать тотчас, а какие хранить как зеницу ока.