– Я вас оставлю, – Заболотский встал. – Знакомьтесь, – он указал на девушку. – Вероника Сталь, старший специалист особого отдела Комитета государственной безопасности СССР.
Я начал рассматривать девицу более внимательно. Она была чудо как хороша – лет двадцати пяти, в черном облегающем костюме, высокая, почти с меня ростом, стройная, с небольшой крепкой грудью – и вообще, вся такая поджарая, мускулистая. Короткая стрижка-каре, назойливая черная челка. И глаза – выразительные, живые, ядовито-зеленые – они, казалось, заглядывали в самую душу.
– Второй наш гость – VIP-персона, генерал, профессор Иван Никанорович Брюсов. Надеюсь, вам будет, о чем поговорить, – с этими словами Матвей Петрович скрылся за дверью.
Иван Никанорович тоже встал и начал прохаживаться, заложив руки за спину. Профессор, или кто он там на самом деле, тяжело дышал, костюм на нем сидел плохо, но при этом Брюсов, безусловно, производил впечатление человека, способного прошибить любую стену. В мужчине сразу чувствовалась хватка и железная воля; было видно, что за свои пятьдесят с небольшим (или шестьдесят без малого?) лет он много чего повидал.
– Позвольте, я начну, – голос у Ивана Никаноровича был довольно тихий, бархатный. – В начале приношу извинения за поведение моего коллеги, полковника Заболотского. Косвенные улики и изъятые у вас предметы уже были достаточным основанием для вызова сотрудников особого отдела. Тем не менее, Матвей Петрович решил перестраховаться и использовать допросы первой и второй степени. Мы проведем служебное расследование, будьте уверены. Вам окажут квалифицированную медицинскую помощь.
– Ай, бросьте. Я уже почти все забыл, – я махнул рукой. Почему-то эти слова сами вылетели изо рта – при Веронике совсем не хотелось лезть в бутылку и строить из себя обиженного мальчика.
– Тем лучше, – продолжил Иван Никанорович. – Особый отдел КГБ – это условное короткое название. На самом деле я возглавляю Восьмое управление по паранормальным явлениям. В наше ведение входит изучение всевозможных… э-э-э… необъяснимых событий в стране и экстрасенсорных способностей людей, а также – потенциальных заблуждений на данную тему, уже вместе с психиатрами.
– Я объясню, – в разговор вступила Вероника. Голос у нее неожиданно оказался довольно хриплым и грубым. – Не пугайтесь, мы не считаем вас сумасшедшим. Но и путешествий во времени в физическом мире быть не может. По первым признакам вы получили довольно сильные способности ясновидящего, при этом видения напрочь стерли вашу обычную память и заменили истинные воспоминания ложными. Ну, или не совсем ложными – вероятностными в будущем. Наше дело – пока просто разложить ваши видения по полочкам, так как это может быть полезно и для интересов страны, и для вас самого.
– Мы уже рассматривали несколько подобных случаев. И описанные ясновидящими варианты развития событий действительно могли наступить. Ну, а предупрежден – значит вооружен. Принятые меры изменили ход вещей…
– Постойте, постойте. Вы хотите сказать, что с помощью моих рассказов вы попробуете изменить естественный ход истории?
– Это для вас сегодня он естественен. Вы вроде как были в будущем и все там видели, а для нас естественно то, что случилось до 1971 года – и сам 1971 год. И больше ничего. Понимаете, насколько мы смогли понять, время – это не прямая стрела, не дорога из пункта А в пункт Б, с которой нет возврата. Скорее это большой поток с множеством течений, ручейков, ответвлений и рукавов. Он движется в одном направлении, но к определенной точке можно прийти через тысячу путей. Скажите, вы всем довольны, ну… э-э-э… что там случилось в начале девяностых годов двадцатого века, как вы их описываете? Не хотелось вам спасти тысяч пятьдесят человек, погибших на этой вашей Чеченской войне?
– Это демагогия. Нет никаких гарантий, что вмешательство не уничтожит в десять раз больше народа…
– Хорошо, хорошо. Давайте заключим такой договор. Вы рассказываете нам только то, что хотите. Мы систематизируем информацию, каталогизируем и придумываем вместе с вами, что делать. Говорю точно – в девяноста процентах случаев ваш рассказ не будет сколь ко-ни будь интересным для изменения хода истории и просто ляжет на архивную полку. А вот что с вами потом делать… Тут все будет зависеть от вашего настроя на сотрудничество. От далекого поселения за Полярным кругом – а как еще поступать с враждебными для страны элементами – до теплого места в соответствующем НИИ, квартирки в Москве и немалых благ. Так что вам решать.
– Да чего там решать. Если я откажусь, вы же, такие добрые, уйдете, и придет зверь Заболотский. Несмотря на внутреннее расследование, – я вымучено улыбнулся. – Давайте я лучше сейчас расскажу все как на духу. Только один вопрос. По вашей теории я родился и живу здесь, в вашем времени, а мое сознание занесло в какой-то из возможных вариантов будущего в двадцатом и двадцать первом, правильно?
– В общем и целом, да.
– Но как тогда вы объясните появление у меня мобильного телефона? Спецы уже разобрали его?
– Начали, но пока не завершили работу. Технология действительно удивительная – микрокомпьютер небывалой мощности. Но это не меняет логики вещей – среди наших… э-э-э… пациентов бывали такие, кто мог таскать предметы из своих снов. Да-да. Как-нибудь мы покажем вам коллекцию, там есть и поинтересней экспонаты, – Брюсов вдруг подмигнул мне. – Кстати, не волнуйтесь за вашего друга, с ним все хорошо.
Следующая неделя прошла в изнурительных рассказах, я буквально выдавливал из себя воспоминания, Вероника их стенографировала, а Иван Никанорович задавал наводящие вопросы и направлял ход беседы. Я работал по десять часов в день, перерывая в памяти сначала события своего раннего детства, потом школьные годы – так мы дошли почти до поступления в МГУ. Ситуация напоминала мои прошлые злоключения в непонятной камере – разница состояла лишь в том, что тогда я был скован узким вектором «вспомните всех, на кого злились», а сейчас получил большую свободу в выборе тем. Я и представить не мог, насколько это сложная работа – особый отдел КГБ хотел, чтобы я каталогизировал не только события, но и всех людей, с которыми когда-либо общался. Мы кропотливо шли по сюжетной линии моего детства, по каждому году, периодически натыкаясь на новых личностей и характеризуя их. Приводить сейчас большинство из этого нет никакого смысла, обычный поток сознания на тему советской жизни.
На третий день, поздно вечером, клюя носом, я вспоминал события второго класса. Мы отметили новую учительницу, потом недавно пришедшего на работу в школу директора, потом двух ребят, что переехали к нам в район и пошли в параллельный класс. Записали пару драк, двухнедельное «военное положение» по случаю «Зарницы», когда надо было отдавать честь старшеклассникам и ходить на несколько линеек (остальное октябрят не касалось), пару тухлых обедов, двойку по истории, за которую меня сильно отругали дома и заставили на выходных зубрить учебник…
Затем я вспомнил один интересный случай. У Сергея Шаповалова была в то время зачетнейшая игрушка – модель какого-то футуристического танка в масштабе 1:32. С поворотной башней и пушкой, ну, совсем как настоящая боевая машина. Я просто влюбился в нее и готов был отдать в обмен что угодно из своих «сокровищ». Но Сергей оставался непреклонен – ему самому танк нравился, он разрешал мне поиграть с ним, но меняться не собирался. Моя мания дошла до того, что я предложил Сергею 25 рублей – я знал, где у родителей дома спрятана заначка, и собирался пойти на кражу ради обладания заветной вещицей. Шаповалов вновь отказал и пригрозил, что, если я не отстану, он будет играть с моделью дома один и не принесет ее больше во двор. Когда я шел после этого разговора домой, у меня аж сводило скулы, до того хотелось взять в руки танк и ощутить его своим. Прошло полгода. Случай с моделью уже вылетел из головы. Мы отмечали день рождения Сергея, очень неплохо повеселились и поиграли. Уже на выходе именинник вдруг достал танк и протянул мне со словами – «если еще нужен, бери, дарю – я уже наигрался». Я взял игрушку – осторожно, бережно. В душе еще не остыло желание ею обладать. Принес трофей домой, поставил на полку. На следующий день решил поиграть – и не смог. Никаких чувств к этому танку я не испытывал, он теперь был для меня словно березовым поленом, скучным и безвкусным. Даже парочка разломанных старых машинок оказалась интереснее. А через какое-то время танк пропал из шкафа – родители и вспомнить не могли, что его видели, да я и сам не слишком сильно расстроился… Но, стоп. Я никак не мог сфокусировать в памяти, как выглядел тот танк. Две гусеницы или четыре? Пушка или два блестящих стержня, торчащих из сдвинутой назад башни?