Стан окончил свой любопытный рассказ о Вечном Жиде и вновь зашагал по берегу — десяток шагов в одну сторону, десяток в другую, — как делал это в своем служебном кабинете. Я молча обдумывал его сообщение, вновь воспроизводил в памяти свою беседу с Агасфером и представлял себе его унылую фигуру, его утомленное лицо с крупным носом и выцветшими за многие-многие-многие годы глазами. Печать вечности лежала на лице Агасфера, печать Господней кары… и не хотел бы я оказаться на месте несчастного старца.
Человек, оскорбивший Спасителя, идущего на Голгофу… Идущего, чтобы в мучениях закончить Свой земной путь, гибелью Своей искупив грехи человечества… Неужели он обречен действительно на бесконечные и вечные скитания? Неужели никогда не будет ему прощения, и скитания его не прекратятся даже с гибелью этой Вселенной? Или Спаситель просто не в силах отменить Свое собственное проклятие? Извечная проблема всемогущества Господа: может ли Он сотворить такой камень, который Сам же не в силах будет поднять?..
Спаситель и Искупитель грехов рода человеческого… Помнится, опять же в ранней юности, мне попался какой-то фантастический рассказ: разведывательная экспедиция землян наконец-то обнаружила во Вселенной иную цивилизацию. Цивилизацию гуманоидов. И разведчики попали туда как раз в тот момент, когда там тоже распинали Христа… Сын Божий спас не только род человеческий…
Мое отношение к Господу было несколько неопределенным. Нет, не то чтобы я не верил в Его существование — я, безусловно, верил, потому что Вселенная просто не могла появиться ни с того ни с сего. Я верил в то, что действительно Сын Божий когда-то ходил по Земле. Но, честно говоря, я редко размышлял о подобных вещах, а уж в работе полагался только на себя, но никак не на помощь Высшего Существа. И было у меня еще одно не совсем твердое мнение: мне казалось, что Господь давным-давно покинул нас, наше мироздание, и нет теперь в мире никакого Бога… И никто не слышит нас…
Да, я редко думал о Боге, погруженный в мирскую, так сказать, суету. Не заботился о своей душе… но надеялся, что для этого еще настанет время.
Вечный скиталец Агасфер являл собой наглядное доказательство истинности бытия Спасителя. Спаситель не был порождением этой Вселенной. А вот Враг был порожден разумом…
Агасфер… Однако, как же мы с ним поняли друг друга? Агасфер жил во времена Христа и говорил на языке древних евреев. Я же этого языка не знал. И тем не менее разговор у нас получился. А на каком языке говорили со мной прыгунцы? А обитатели скалы? Еще одна загадка Преддверия…
— Что же это получается? — Стан наконец прекратил бродить по берегу и остановился напротив меня. — Выходит, все эти здешние обитатели тоже когда-то существовали в нашем мире? Может быть, не обязательно на Земле, но там, у нас. Мешки эти прыгающие, подземные черви-гиганты, крылатые женщины-оборотни…
— Женщины-оборотни, — повторил я. — Постой, почему оборотни? С чего ты взял, что оборотни?
— Я видел страшилище, отдыхавшее у тебя на груди, когда ты лежал вон там, — пояснил Стан, кивнув на торчащий из травы камень. — А потом мне показалось, что это страшилище превратилось в красавицу. С белыми крыльями. — Стан помолчал и добавил: — Или не показалось. Тут ведь не поймешь, что кажется, а что нет, хотя Вергилий не раз намекал, что Преддверие — это сплошные иллюзии.
— Крылатая женщина… — Какой-то барьер стоял в моем сознании, какая-то стена, за которую я никак не мог проникнуть.
— Да, совершенно восхитительная крылатая женщина. Ты еще звал ее, пока не очнулся.
— Ника… — тихо сказал я.
— Да, Ника, — богиня победы. И она же — химера, как назвал ее Вергилий. Я хотел попробовать пощекотать ее квантером, но она исчезла. И вообще квантер здесь не очень-то помогает, хотя я и для тебя прихватил, из твоего сейфа.
Крылатая богиня Ника… Белая с золотом… все — белое с золотом… И голубая звезда в вышине… Внезапно долетел до меня слабый отзвук какого-то невероятного упоительного ощущения — кажется, мне довелось испытать нечто удивительное, пережить такое, чего со мной никогда не бывало, — но отзвук затих в глубинах сознания, так и не вызвав резонанса в душе. Что-то постоянно ускользало от меня, оставляя лишь внутреннюю неудовлетворенность.
— Дай мне квантер, — сказал я Стану. — Помогает — не помогает, а вдруг да и пригодится. Я же говорил, Преддверие все больше стабилизируется и, если хочешь, овеществляется. Возможно, квантер и сработает в случае чего.
— Ничего себе стабилизируется! — усмехнулся Стан. — Слава Богу, вновь воплотились; мне без рук, ног и головы было, знаешь, как-то непривычно. И без всего остального тоже.
— Тут все дело именно в привычке, — заметил я. — А потом, глядишь, и понравилось бы.
Стан протянул мне оружие, проследил, как я закрепляю квантер на поясе брюк.
— Что будем делать дальше, Лео? Подождем Вергилия или попробуем без проводника?
— Попробую я, а ты останешься и будешь ждать меня здесь.
— Очень мило! — воскликнул Стан. — Вытащил меня из уютного кабинета, а теперь, оказывается, я не нужен. Только вместе, Лео, только вместе!
Я положил руку ему на плечо:
— Послушай, если мы сейчас вдвоем направимся искать эту черную воронку, то, возможно, никогда ее не найдем. А я найду, я очень хорошо ее представляю. А ты не представляешь, потому что ее не видел. Я вновь воспользуюсь здешним нуль-переходом, отыщу Славию — и мы вернемся за тобой. Пойми, других вариантов нет.
Стан мрачно глядел на меня и покусывал губы. По его недовольному лицу я видел, что такое решение его не устраивает. Но он, конечно же, понимал, что это единственно возможное решение.
— Приказ есть приказ, — хмуро сказал он. — Только ты уж не забудь вернуться, Лео. А то придется мне опять тебя разыскивать. Буду бродить здесь вторым Агасфером.
— Не беспокойся, не забуду. Все, начинаю сосредоточиваться.
— Дай-ка я за тебя подержусь. — Стан обхватил мое запястье крепкими пальцами. — Может быть, получится?
— Попробуем, — согласился я. — Все, замри.
Я закрыл глаза и, собравшись, начал вызывать из памяти образ гигантской черной воронки со зловещим провалом на дне.
У Стана всегда была легкая рука. Не подвела его легкая рука и сейчас: когда я в десятый или пятнадцатый раз представил себе черную воронку, Стан, продолжавший сжимать мою руку, воскликнул:
— Есть, Лео!
Я открыл глаза и внутренне содрогнулся: окружающий нас пейзаж был даже не мрачным, а очень мрачным. Мы оказались в багровых сумерках, под темно-багровым небом с широкими черными полосами облаков; ни солнца, ни звезд не было в этом небе, подобном остывающему жерлу какого-то громадного космического вулкана. Мы стояли на твердой стекловидной поверхности, угрюмо переливающейся черно-багровыми красками. Поверхность походила на застывшее море с неподвижными невысокими волнами и выемками между ними. Она была совершенно голой и обреченно утекала вдаль, теряясь в сочащихся хмурым багрянцем сумерках. Прямо перед нами она шла под уклон, и я подумал, что здесь-то и начинается спуск в воронку, ведущую за пределы Преддверия, в те глубины, из которых нет возврата.