Пока единственным, вселяющим некоторую надежду обстоятельством, было то, что Дэйву Гринсону удалось с помощью оружия избежать участи Ульфа Лундквиста. Значит, монстры пасуют перед оружием? Чтобы узнать, как все происходило там, в безымянном поселке номер семь девяносто шестого округа, я должен был внимательно ознакомиться с инфопластом, поступившим с Иволги.
Погода в Кремсе стояла по-прежнему прекрасная, вдоль дунайского пляжа все так же бегали трусцой бодрые пенсионеры и резвились в воде беззаботные мальчишки, поднимая тучи искрящихся на солнце брызг. Солнце поднималось над Дунаем, над домами, мостами и парками Кремса, спокойного города над спокойной рекой, и казалось — подобное благодушие природы извечно, и ничто не в силах повлиять на него. Но я-то знал, все мы знали, что промелькнут еще несколько десятков дней — и задуют сырые осенние ветры, и задрожит непрерывной волной серая шкура Дуная, и польют, польют дожди, и однажды ночью обернутся колючим снегом…
Здание Унипола выглядело, как всегда, солидно и надежно; как было сказано в одной из полипередач, посвященных «полиции Универсума»: «зная, какие профессионалы работают в этой цитадели, можно с полным основанием рассчитывать, что однажды мы проснемся в мире, где будет полностью ликвидирована преступность, а все те, кто не желает ладить с законом, окажутся на отдаленной планете за пределами нашей Ассоциации». Правда, сказано это было тоном, который можно было при желании принять за ироничный, тем более, что сразу вслед за этим бородатый полипрессер поведал об участившихся случаях контрабанды наркотиков.
Загнав авто в гараж, я направился к лифту, и тут меня окликнули. Я оглянулся и увидел въехавшего в гараж вслед за мной Эдмона Сезара. Он, как и я, был офицером четвертого ранга, работал в контакт-группе и мы вместе с ним год назад участвовали в операции на Крыле Ворона. Иногда общались мы и здесь, в Кремсе: раза два на пару играли в казино да раз пять-шесть сидели в барах в компании веселых, готовых на все девчонок. Тогда я еще не встретил Славию. Эдмон Сезар был женат, но семью сюда переправлять не спешил.
— Привет, Лео, — сказал он, подходя и протягивая мне руку. — Вроде бы и соседи, а друг друга не видим по полгода. — (Контакт-группа находилась этажом выше нашего отдела). — Как насчет того, чтобы посетить одно отменное заведение?
— Только не сейчас, Эдмон. Настроение не очень подходящее.
— Очень даже понимаю, — сочувственно покивал Сезар. — К сожалению, у нас слишком часто бывает неподходящее настроение. Такая специфика.
Двери лифта открылись и мы вошли в кабину.
— Значит, у твоего шефа большие неприятности, — сказал Сезар, когда кабина пошла вверх, и это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. Контакт-группа всегда была в курсе всех дел. — Виноватым, конечно же, сделают его, иначе… — Сезар многозначительно посмотрел на меня. — Потому что давно уже надо было поднимать в Совете вопрос о легализации. Независимые наблюдатели на всех планетах — и никакой секретности, никакой игры в тайные общества типа первых христиан или коммунистов.
— А ты бы согласился терпеть присутствие соглядатаев в собственном доме?
— Не знаю. — Сезар пожал плечами. — В своей постели — вряд ли, а то вдруг и им захочется, и придется поделиться. — Он коротко хохотнул. — А в прихожей пусть себе сидят, лишь бы не мешали и не лезли с советами. Ведь может случиться, что разойдутся мои домашние не на шутку, скандал устроят по поводу моего позднего возвращения, — он снова хохотнул, — да такой, что никакими транквилизаторами не успокоишь. Тут-то наш наблюдатель и забьет тревогу, и соседей мне на помощь позовет…
Лифт остановился на моем этаже.
— Надоест он тебе, Эдмон, — сказал я, выходя. — И домашним твоим надоест.
— А вдруг привыкнут? — возразил Сезар. — Ладно, Лео, мое предложение насчет заведения остается в силе. Не пожалеешь, это я тебе гарантирую.
— Хорошо, Эдмон. Считай, что я согласен, а о времени договоримся.
— Есть! — Сезар приветственно поднял руку и двери лифта сомкнулись.
«Дай-то Бог, чтобы это время пришло поскорее, — подумал я. — Дай-то Бог во всем разобраться и остановить эту лавину. И на радостях посидеть в «отменном заведении» Сезара…»
Я шел к своему кабинету и почему-то в голове моей звучали слова Эдмона о скандальных домашних, которых не успокоить транквилизаторами.
Войдя в кабинет, я похлопал Валентина по «плечу», устроился за столом и, не теряя времени, сказал:
— Давай инфопласт по Иволге. Будем смотреть.
— Есть информация с Коршуна, от господина Лиепса, — доложил Валентин, колыхаясь, по своему обыкновению. — Только что поступила. Подготовить сообщение?
— Давай всю целиком, пережевывать будем на ходу.
Наконец-то Валдис разродился… Биокомп включил экран и я принялся изучать пласт о недавних событиях на Коршуне.
Как пояснял следователю Святослав Евсеев (крепкий поджарый мужчина с наголо обритой крупной головой), в тот вечер он лежал в постели и слушал музыку. В коттедже больше никого не было; незадолго перед случившимся Евсеев развелся с женой и проживал один. Он был соучредителем небольшой строительной группы, специализирующейся по оформлению подсобных помещений жилых зданий, а до этого работал ведущим обсервером ходовой части на океанском грузовозе «Левиафан». Распрощавшись со штормами и ветрами, он продолжал помнить о корабельной жизни. В его спальне вместо обычной кровати находилась подвесная койка, расположенная довольно высоко над полом; забираться на нее нужно было по узкой лесенке. Наверх, на второй этаж коттеджа, вел самый настоящий корабельный трап, довольно крутой, с металлическими поручнями. Стену спальни украшало огромное — от пола до потолка — объемное подвижное изображение белого двухкорпусного грузовоза; волны чередой шли от горизонта так неотвратимо и монотонно, что у меня зарябило в глазах.
Итак, в тот вечер Святослав Евсеев лежал на своей подвесной корабельной койке и слушал музыку. («Композиции Пиннетса, — уточнил Валдис. — «Затерянный остров» и «Поющие в непогоду», третий вариант»). Он утверждал, что не слышал никаких посторонних звуков (если они и были, то заглушались музыкой) и, возможно, дремал. Окна в спальне были открыты, хотя приближалась зима (по словам Евсеева, он круглый год спит с открытыми окнами), над койкой горел настенный корабельный светильник, так что, несмотря на сумерки (около двадцати одного по местному времени), в спальне было достаточно светло. Как утверждал господин Евсеев, открыть глаза его заставило внезапно возникшее ощущение близкой опасности, не вызванное никакими внешними раздражителями. Открыв глаза, он обнаружил над собой, гораздо выше своего лица, огромную черную женскую голову с распущенными волосами и круглыми глазами без зрачков. Лицо женщины, по его словам, было застывшим и походило на маску. Об остальных деталях он сообщать отказывался, мотивируя свой отказ тем, что ему страшно о них вспоминать. Женщина молча протянула к нему черные руки и коснулась его горла.